Фаддеев отправил туда сотского Протопопова с несколькими человеками, которые арестовали Пугачева и представили к Малыковским управительским делам[245]. Пугачев признался, что он беглый донской казак Зимовейской станицы, что действительно «смейчись и пьяный» советовал казакам бежать на Лабу, но безо всякого дальнего намерения, что, возвратившись с Лика, он сам приехал в Малыковку, чтоб явиться для определения к жительству на реке Иргизе в Симбирскую провинциальную канцелярию, но не мог и того сделать потому, что был арестован. Канцелярия дворцовых управительских дел не поверила этим словам, освидетельствовала Пугачева, заметила на теле его знаки как бы от кнута и потому, признав его подозрительным, 19 декабря 1772 года отправила в Симбирскую провинциальную канцелярию[246]. По дороге Пугачев пытался было подговорить своих конвойных отпустить его, сказав ложно, что у старца Филарета оставлены его деньги, которые он обещал конвойным, но попытка эта не удалась, и он, скованный, был привезен в Симбирск[247]. Отсюда Пугачева отправили в Казань, и 4 января 1773 года он был принят в Казанской губернской канцелярии. Губернатор, генерал-поручик фон Брандт, приказал содержать его под крепким караулом, «освидетельствовать и допросить, чем он был наказан, кнутом или плетьми, и о причине его побега в Польшу».
Пугачева допросили; он показал то же, что и в Малыковке, прибавив, что ни кнутом, ни плетьми сечен не был, а сек его полковник Денисов за то, что упустил лошадь. Показание это было признано удовлетворительным, и Пугачев вместе с другими арестантами помещен под губернской канцелярией в «черных тюрьмах». Здесь он не оставался праздным, и, зная о тесном соединении раскольников, их готовности поддержать своего единоверца, Пугачев стал выдавать себя за раскольника и говорил всем, что не знает за собой вины, а страждет за «крест и бороду». Этого было достаточно, чтобы приходившие в тюрьму для подаяния раскольники приняли в нем участие, причем от одного из них, Ивана Седухина, он узнал случайно, что старец Филарет, у которого он жил на Иргизе, приехал в Казань, чтобы заказать написать две раскольничьи иконы[248].
Вспомнив, что еще на Иргизе Филарет советовал ему поселиться в окрестностях Казани, обещая попросить раскольника купца Щолокова оказать ему покровительство, Пугачев просил Седухина передать от него письмо Филарету. В этом письме он просил старца похлопотать об его освобождении. Не имея знакомых среди административных лиц, Филарет решился обратиться с просьбой к Щолокову, но как тот в то время уехал в Москву по своим торговым делам, а Филарету необходимо было ехать на Иргиз, то последний оставил Щолокову письмо, в котором писал, что в Казанской губернской канцелярии содержится донской казак Емельян Иванов, который страждет, по поклепному делу, за крест и бороду. Филарет просил, чтобы Щолоков Бога ради постарался об его освобождении и попросил о том присутствующих и секретаря.
Уезжая из Казани, Филарет не дал никакого ответа Пугачеву, и прошло несколько томительных недель, прежде чем заключенный мог узнать,
Замечательно, что в числе лиц, арестовавших Пугачева, был и старец Филарет. В промемории управительских дел от 19 декабря записано: «Означенный вышедший из Польши раскольник, через посланных сыскиван был и от выборного Митрофана Федорова и Филаретова раскольничьего скита от инока Филарета и Мечетной слободы от крестьянина Степана Васильева с товарищи приведен к управительским делам» (Гос. архив, VI, д. № 413).
При доношении от 19 декабря 1772 г. за № 284 // Там же.
Показания Попова // Там же, № 506 и 512. Показание Попова, напечатанное в «Русской старине» (1876, т. XVI, с. 612–619), было первое, и впоследствии он отказался от многого. Письмо же его к Филарету было написано без ведома Пугачева.
Показания Филарета и Седухина // Гос. архив, VI, д. № 460.
