от раскаленной кочерги, которую мой супруг соизволил прижать, наказывая меня за нерасторопность.
Ее.
Нас.
Проклятие, с этим раздвоением личности что-то надо делать. Шрам был уродлив, а вот другой, нанесенный тончайшим веером, почти красив, будто кто-то начал писать на коже священный символ «Сё», но выронил кисть…
Хорошо, что эта скотина умерла. Боюсь, во мне нет ни толики терпения.
И непонятно, почему Иоко ушла.
Куда?
И зачем, если только сейчас обрела хоть какое-то подобие свободы?
Я поморщилась.
Пошевелила пальцами, привыкая к новым ощущениям. Потянулась. Огляделась.
В дневном свете комната была… жалкой? Дело вовсе не в том, что она мала, отнюдь. Моя первая квартира вся поместилась бы в этой комнате.
Пол.
Циновки, которые выглядели изрядно ветхими.
Сундуки на колесиках. Влажные пятна на шелке, покрывавшем стены… и свет, прошедший сквозь бумагу и при том какой-то мутный, тяжелый.
Этот дом представлялся ей убежищем, в котором Иоко могла бы провести последние годы жизни.
Какие, мать его, последние годы?
Сколько было этой девочке, когда она вышла замуж? Пятнадцать? Я прислушалась к ощущениями и кивнула. Определенно… и в браке она провела шесть лет? Следовательно, сейчас ей… двадцать два…
Почтенная вдова. Я хмыкнула и закусила губу, чтобы не рассмеяться. Боги этого мира… какая из меня почтенная вдова?
…и содержательница Дома призрения.
Что?
Я потерла виски.
С памятью тоже что-то надо делать, правда, непонятно, что именно.
Сосредоточиться.
Итак, смерть супруга… пусть сожрут его душу подземные демоны, а в черепе змеи совьют гнездо, ибо лучшего он не заслужил… похороны.
Кредиторы.
Он много тратил, спустив сперва те малые деньги, что остались ему от отца, потом и мое, то есть наше приданое. Коллекцию нефритовых статуэток и наиболее ценные из свитков, благо некоторые ей удалось спрятать. Верно, он продал бы и Иоко, если бы счел, что за нее готовы заплатить.
Ей пришлось расстаться с домом.
И с экипажем.
С роскошными одеяниями, за которые теперь давали едва ли четвертую часть стоимости. И это печалило ее. Ушли зеркала. Черепаховые гребни и шпильки для причесок. Мелкие украшения, ведь с крупными расстался еще муж.
И оставлен был лишь старый дом, который отдали из жалости, поскольку матушка возвращению Иоко не обрадовалась.
– Это твоя вина, что ты не сумела поладить с мужем. Мне не надобен такой позор.
Пожалуй, именно тогда в кроткой Иоко и вспыхнуло чувство, которое можно было бы назвать гневом. Именно оно и позволило переступить через стеснительность.
Законы…
Она ведь читала их, заучивая наизусть, будто была чиновником.
– Ты не можешь не принять меня, матушка, –
