провести землеустройство местного населения. Г.Н. Черданцев отмечал, что советская «колонизация преследует цели не угнетения местного населения, а наоборот, подъема его на высшую степень производственных навыков»483.
Однако в 1928 г. в этой политике произошел перелом. В апреле этого года в Казахстане была отменена очередность наделения землей по национальному признаку и срокам прибытия в регион484 (то есть когда в первую очередь землеустройство проводилось для коренного населения). Территория Казахстана была открыта для переселения.
Противники колонизации «кочевых» регионов или те, кто выступал за ее ограничение, были подвергнуты критике. Так, планы правительства Бурятии по переселению бурят из Монголии и Иркутского региона были оценены как «вряд ли успешные», и поэтому было указано, что все равно «придется открыть переселение» в Бурятию485.
В течение первой пятилетки (1928–1932 гг.) планировалось переселить в Казахстан 500 тысяч человек (более 90–95 тыс. хозяйств). Общий размах грядущего переселения определялся в 1,2–1,5 млн человек (300 тыс. хозяйств). Для размещения будущих переселенцев требовались значительные земельные площади, занятые кочевниками. Они должны были высвободиться в результате их оседания (планировалось, что размеры «освобожденной» для переселенцев земли будут достигать 60–70 млн га)486. Тем не менее составленный в 1928 г. план оседания пока что не был увязан с процессом коллективизации и предусматривал только жилищное строительство487.
Еще один аспект программы «уплотнения» кочевникам напрямую не угрожал – он был связан с устройством возвратившихся кочевников-эмигрантов. Они даже получили определенные льготы от государства. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 8 января 1926 г. реэмигранты, возвратившиеся в Казахстан, были освобождены на пять лет с момента возвращения от уплаты единого сельскохозяйственного налога. 8 октября 1926 г. действие этого постановления было распространено на Киргизию. (Интересно, что поощрительные меры были разработаны и для иностранцев – сельскохозяйственных трудовых мигрантов, прибывавших в СССР.)
Третья тревожная для кочевой цивилизации тенденция была связана с развернутой государством борьбой с традиционным родовым укладом жизни кочевников. Власти в основном придерживались марксистской точки зрения – о том, что для кочевых обществ был характерен феодальный строй (или «патриархальный феодализм»).
Завотделом печати Казахского крайкома ВКП(б) Г.С. Тогжанов, выражая мнение властей, подчеркивал, что у казахов – феодализм и классовое общество488, что «не может быть никакого “родового коммунизма” там, где существует частная собственность, где имеются баи и беднота, эксплуататоры и эксплуатируемые»489. В Туркмении также говорили о наличии эксплуатации и классового противостояния среди кочевников. Например, объясняли, что «бедняцкое скотоводческое население к аульным советам относится выжидательно, а в худшем случае – безразлично», потому что в
