и они освобождали меня от нудных лекций с абсолютно ненужными мне сопротивлениями материалов и теоретическими основами электричества, которые я мог легко усвоить, но которые меня совершенно не привлекали и я зачастил в стройотряды, поскольку чувствовал там жизнь и мой врожденный комплекс неуверенности таял перед необходимостью принимать решения и порой находить выход из, казалось, безвыходных положений. И немаловажным было то, что я зарабатывал там большие деньги, а у нас в семье никогда не было таких денег, а деньги всегда дают чувство уверенности и самостоятельности. Но самым важным, как позже оказалось, были встречи с интересными, а порой реально опасными людьми, общение с которыми коренным образом изменили мои взгляды на жизнь.
Я был командиром стройотряда, и мы работали в Архангельске на Фактории, так назывался район, а строились там очистные сооружения города, и отряд был небольшой и студенты с младших курсов, хотя среди них были и поступившие с рабфака, по возрасту гораздо старше меня. Рабфаковцы приехали для того, чтобы заработать, а юнцы, не привыкшие держать лопату в руках, в основном не были энтузиастами стройотрядовского движения, а теми, кто не смог улизнуть от мобилизации, поскольку с этим в институте было строго и можно было вообще остаться без студенческого билета. Поэтому постоянно возникали проблемы, и рабфаковцы готовы были растерзать этих халтурщиков, поскольку первые, будучи семейными, приехали реально заработать, а вторые рассчитывали на саботаж и безделье, и мне приходилось постоянно быть начеку, чтобы заставлять одних работать и сдерживать других от рукоприкладства. Особо нетерпимым был Рагим, прошедший пражскую весну, контуженный и моментально вспыхивающий по любому поводу. Но я неплохо справлялся, потому что тоже был достаточно бесцеремонным в этих разборках и порой пускал в ход кулаки, хотя очень редко, потому что меня все же и так остерегались, как представителя институтской власти.
Стройка была, по существу, «химией», где работали заключенные, оставшийся срок которых был заменен принудительным трудом.
Дмитрич же был, судя по всему, вором в законе, и держали его на «химии» для порядка, потому что вся остальная братия беспрекословно слушалась его, хотя был он невысокого роста, худой и очень спокойный, и любой из зэков мог его сломать одним движением, во всяком случае, так казалось. Но они подчинялись его одному слову, одному движению руки, а он никогда не повышал голос, практически не матерился и выглядел таким выдержанным, таким невозмутимым, что я первое время принял его за прораба, поставленного руководством просто по ошибке.
Поскольку наш приезд на объект сопровождался под праздным наблюдением с полусотни мужиков, не заметить Дмитрича, вышедшего на шум и в один миг разогнавшего всю эту толпу, было просто невозможно. Он ироничным взглядом обвел нас и также, как вышел, спокойно вернулся в вагончик.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
