в душе немного завидовала подружке. Все воспоминания о Сергее и проведенных с ним недолгих днях и ночах заканчивались одним: перед глазами вставала черная яма, куда опускали обитый красным гроб, и салют из автоматов. А затем ее поглотила черная пустота и продержала на больничной койке более месяца. Нервное потрясение, пережитое во время похорон мужа, порой давало о себе знать чрезмерной усталостью, сухостью во рту и тошнотой.
Но самое удивительное – за все четыре года, которые прошли с того страшного дня, Сережа ни разу ей не приснился. А в воспоминаниях лицо его постепенно смазывалось, затушевывалось. Лена стала забывать его голос, а ведь в первое время в каждом молодом статном мужчине она видела мужа, порой пугалась до слез, когда что-то знакомое чудилось ей вдруг в повороте головы, развороте плеч или походке. Каждый вечер, ложась спать, она долго смотрела на большую цветную фотографию – отец снял их на Красной площади в тот день, когда Сереже вручили звездочку Героя.
На снимке осенний ветер растрепал им волосы. Обнявшись, они от души смеялись. Безоглядное счастье на собственном лице, ушедшее вместе с любимым, вызывало у Лены страшную горечь, иногда она молча плакала. И все же Сережа уходил, уходил от нее, и время заслоняло от нее его голос, слова, запахи…
Поначалу мать и бабушка попрятали все фотографии Сережи, поскольку каждый взгляд на них вызывал у Лены припадок отчаяния. Плакать она больше не могла, а только, обхватив голову руками, глухо стонала, раскачиваясь из стороны в сторону. Эту самую удачную их фотографию она решила повесить в новом доме, и никто пока ее не видел, даже Верка.
Громкий смех подруги отвлек Лену от грустных размышлений.
– Чего задумалась? Смотри, ложкой в ухо попадешь! Жалеешь, что в трудовой лагерь не поедем, так нам же лучше: в отпуск раньше отпустят.
– Неужели Киселев вам замену нашел? – Любовь Степановна придвинула поближе к ним блюдо с пирогами. – И очень хорошо, а то слыханное ли дело, каждое лето в тайге пропадать? Другие к морю едут, за границу. Сам небось в прошлом году в Турцию мотался, а девчонок на съедение комарам да паутам[1] посылает! Совсем стыд потерял!
– Успокойся, мама! – Вера откусила пирожок. – Понимаешь, стране без нас с Ленкой не обойтись! Если прикажут, грудью на амбразуру ляжем!
– Хватит языком чесать, Веруха. – Семен Яковлевич откинулся на спинку стула. – По глазам вижу, что не терпится новостями поделиться.
– Да новости одни и те же. – Дочь махнула рукой. – Был сегодня наш Николя в конторе. Новый директор местную знать собирал на раздолбон. Ну, наш-то да главврач больше помалкивали, до школы и больницы этот тип обещал только через неделю добраться, а по всем службам прошелся горячим утюгом. – Вера отхлебнула чаю. – Досталось и поселковой администрации, и коммунальщикам… Представляешь, мама, – она весело посмотрела на мать, – теперь будешь не просто нашу Рамону за ворота
Пауты – таежные кровососущие мухи очень большого размера.
