из детства, к которым так предрасположены обычные нормальные люди, окончательно растопят наши сердца, заставив в первый же вечер прослезиться и дать волю чувствам. Что лишний раз позволило мне укрепиться в уверенности, что не только я один чту и боготворю эту уникальную личность, а заодно, убедиться в искреннем благорасположении моих хозяев, которые были от души рады моему приезду.
– Может, я закажу хостел: это совсем недорого и мне по карману? – помнится, выложу я кузине по телефону накануне своей поездки.
На что последует вполне ожидаемая реакция:
– Ака-Голиб, у Вас всё в порядке с головой? Что Вы такое несёте?! У нас вполне приличные аппартаменты, где Вы будете чувствовать себя как дома. (Сестра, конечно-же, не могла себе представить – как выглядит моя «каморка папы-Карло», где я провожу свою львиную долю времени, сидя за компом.)
О Гаффаре – муже моей двоюродной сестры – тема отдельная. Мы были с ним знакомы заочно. Более того, кажется, ещё в советские времена – едва они поженились – нам довелось как-то пересечься на какой-то одной из вечеринок, свойственных многочисленной восточной родне, но ни у него, ни у меня, чёткой и ясной картинки в памяти не сохранилось. Интуитивно я чувствовал, что Гаффар – «свой человек», но оставались всё-же кое-какие (вполне понятные) сомнения. И какова же была моя радость, когда эти сомнения рассеялись полностью в первый же вечер! В лице Гаффара я найду не только родственника, но и настоящего друга и единомышленника. Но – повторюсь – Гаффар это отдельная пестня, к которой я буду ещё не раз возвращаться, ибо в его лице я наконец-то найду не только достойного оппонента по самым различным вопросам (история, религия, философия, языкознание, суфизм…), но осознаю, что мне есть у кого поучиться в отдельных областях знания. Более того, если я, критикуя исламских фанатиков и фундаменталистов всех мастей, стараюсь «отделить истинный ислам» от дескридитации его мракобесами от религии, то Гаффар идёт гораздо дальше, ставя под сомнение саму религию (наважно – какую, в том числе и ислам): «Религия, которая не может идти в ногу со временем – мёртвая и обречённая на забвение ибо, обросшая догмами прошлых столетий, она застывает и окаменевает и удерживает цивилизацию и человеческую мысль от естественного эвалюционного развития».
И только на почве суфизма мы сойдёмся так близко, что в один из вечеров (после обильных возлияний), я не удержусь и признаюсь: «Как некогда, величайший мистик и поэт Джалолиддин Руми искал своего Возлюбленного, так и я – наконец – обрёл своего Шамса!». Истинный подтекст этого откровения доступен тому, кто хоть немного разбирается в символике суфизма, а – следовательно – и в понимании смысла жизни, исходя из особенностей мировоззренческого восприятия мира, трактуемых классиками эпохи Восточного Ренессанса.
Однако, похоже, я отвлёкся… Иными словами – «Остапа вновь чуть не понесло…»
Постепенно освоившись
