подержанная «тойота» – 500 баксов, разномастная мебель и кухонная утварь – 150, несколько пар вельветовых брюк – 200, юридические справочники – 125, одежда и белье – 150. Все эти вещи считаются личными и, таким образом, изымаются из рассмотрения в судебном разбирательстве, которое я только что начал. Я могу их оставить при себе, но продолжать платить за «тойоту».
– Значит, наличными, да? – говорит она и начинает выписывать мне квитанцию за полученные деньги.
– У меня нет банковского счета, – чуть не ору я, заботясь об удобствах тех, кто, возможно, прислушивается к нашему разговору и хочет узнать продолжение моей истории.
Она яростно смотрит на меня, я с не меньшей ненавистью – на нее. Она возвращается к своей скоропалительной работе и через минуту швыряет на стол копию заявления и квитанцию. Я обращаю внимание на дату, время и зал, когда и где начнется слушание дела.
Я уже почти у двери, но тут меня останавливают. Толстый молодой человек с потным лицом и черной бородой легонько касается моей руки.
– Извините, сэр, – произносит он. Я останавливаюсь и смотрю на него. Он сует мне в руку визитную карточку. – Робби Молк, доверенный. Я невольно слышал, о чем вы говорили. И подумал, может быть, вы нуждаетесь в помощи, чтобы уладить дело с вашей КБ?
«КБ» – это сокращение, которое какой-то остряк-адвокат придумал для карточки банкрота.
Я смотрю на визитку, затем ему в лицо, покрытое оспинами. Я уже знаю о Молке, видел его имя в газете, в колонке объявлений. Он предлагал помощь за сто пятьдесят долларов в связи со статьей седьмой законодательства и теперь тут как тут, отирается в приемной в роли коршуна, готового ринуться на какого-нибудь замученного долгами бедолагу, из которого можно выбить эти сто пятьдесят баксов.
Я вежливо прячу его визитную карточку.
– Нет, благодарю, – отвечаю я, стараясь быть нелюбезным. – Я сам смогу с этим управиться.
– Но существует много способов избегать преследования по суду, – быстро продолжает он. И я уверен, что он говорил это уже тысячу раз. – Седьмая статья очень непроста. Я каждый год убеждаюсь, что там тьма подвохов. Двести долларов на бочку, и я перехватываю мяч и веду вашу игру. Я заручусь поддержкой всех присутствующих на суде.
Значит, теперь это стоит двести долларов. Наверное, он накинул за удовольствие войти с ним в персональный контакт. Очень легко было бы сейчас дать ему от ворот поворот, но внутреннее чувство подсказывает: Молк не такой человек, чтобы позволить ему нагрубить.
– Нет, благодарю вас, – повторяю я и прохожу мимо.
Спуск идет медленно и с большими неудобствами, лифт битком набит юристами, все плохо одеты, с потертыми портфелями и стоптанными каблуками. Они судачат об исключениях из перечней предметов личного обихода и о том, что застраховано, а что нет. Противная, надоедливая болтовня адвокатов. И у всех серьезные лица, словно они говорят о потрясающе важных вещах. Такое впечатление, что они просто не могут заткнуть фонтан.
Мы
