обратила на девушку внимание: именно такой, испуганной и больше всего на свете боящейся остаться без багажа, она сама почти десять лет назад приехала в Москву из Степногорска.
– Разве это я? – удивилась провинциалка.
– А кто же еще? – хрипло засмеялся псевдо-Сезанн и выхватил из ее пальцев заготовленные деньги.
– Не похоже…
– Как это – не похоже? Вы просто никогда не смотрели на себя со стороны!
Он отобрал рисунок и продемонстрировал коллегам. Портрет не имел ни малейшего сходства с натурой, разве что рисовальщику удалось схватить страх перед столичными ворами, который внушала девушке родня перед поездкой в Москву. Однако подземные художники дружно закивали: мол, похоже, очень даже похоже, и сделались точь-в-точь как рыночные продавцы, единодушно расхваливающие недоверчивому покупателю явно несвежий продукт соседа по прилавку. Пристыженная провинциалка забрала рисунок, свернула в трубочку и поволокла прочь свою сумку.
– Садитесь, мадам! – Халтурщик указал на освободившееся место. – Сейчас я вас изображу!
– Нет, не изобразите, – покачала головой Лидия Николаевна.
– Почему это – не изображу? В любом виде изображу!
– Вы не умеете.
– Что значит не умею? Я Суриковку закончил!
– Дело не в том, кто что окончил, а в том, кто на что способен.
– Да идите вы! – помрачнел псевдо-Сезанн. – Не мешайте работать! Кто следующий?
Но лучше бы он этого не говорил. На стульчик перед ним тяжело уселся Костя:
– Я – следующий. И не дай бог мне не понравится!
Суриковец испуганно посмотрел на громилу-телохранителя, быстро заправил чистый лист и засуетился карандашом. Тем временем освободился еще один художник, но, едва Лидия Николаевна двинулась к нему, он отрицательно помотал головой:
– Вам лучше Володю Лихарева подождать.
– А где он?
– Пошел куда-то. Вернется. Но он рисует только тех, кто ему понравится…
– А вы?
– Мы – всех, кто платит. Присядьте, вон его место. – И художник указал на пустовавшие стульчики около треноги с портретом школьницы.
Она просидела минут десять, наблюдая за тем, как на ватмане псевдо-Сезанна стало вырисовываться нечто очень отдаленно, но весьма льстиво напоминающее Костину изуродованную физиономию.
– Вы хотите портрет?
Лидия Николаевна обернулась на голос: перед ней стоял худощавый, почти тощий молодой человек в потертых джинсах и вылинявшей майке. Его впалые щеки и подбородок покрывала короткая бородка, а длинные волосы были собраны в косичку. Он внимательно и чуть насмешливо смотрел на женщину, расправляя длинные нервные пальцы, точно виртуоз перед выходом на сцену.
– Да, я хочу портрет!
– А почему
