демонстрирую феномен; буду чрезвычайно благодарен, если кто-то впоследствии сможет его мне истолковать… На этом все.
Он снова сел вполоборота к собравшимся и мгновение помедлил, прежде чем перейти к делу.
В эту минуту слуга открыл дверь и приглушенным, но четким голосом объявил:
– Мистер Маскалл, мистер Найтспор.
Все обернулись. Фаулл поднялся, чтобы приветствовать опоздавших гостей. Бэкхауз тоже встал и пристально посмотрел на них.
Двое незнакомцев не отходили от двери, тихо закрывшейся за ними, словно ожидали, пока утихнет легкое волнение, вызванное их прибытием. Маскалл напоминал гиганта, но более широкоплечего и крепкого, чем большинство. У него была густая борода. Черты лица казались топорными и тяжелыми, грубыми, словно вырезанными из дерева, но в его маленьких черных глазах сверкали искры ума и отваги. Короткие черные волосы щетинились. Найтспор был среднего роста, однако выглядел таким жестким, словно изжил в себе все людские слабости и эмоции. Его безволосое лицо выражало сильный духовный голод, взгляд был диким и отстраненным. Оба мужчины были одеты в твидовые костюмы.
Прежде чем кто-либо успел заговорить, ужасный грохот падающих кирпичей заставил собравшихся в страхе вскочить с кресел. Казалось, будто рухнул весь верхний этаж здания. Фаулл кинулся к двери и позвал слугу, чтобы узнать, что происходит. Ему пришлось спросить дважды, прежде чем слуга понял вопрос и ответил, что ничего не слышал. Повинуясь приказу хозяина, он отправился наверх. Однако там царил полный порядок, и никто из горничных тоже ничего не слышал.
Тем временем Бэкхауз, который почти единственный из всех собравшихся сохранил хладнокровие, подошел прямо к Найтспору. Тот стоял и грыз ногти.
– Возможно, вы сможете объяснить причину этого, сэр?
– Она сверхъестественная, – ответил Найтспор хриплым, приглушенным голосом, отворачиваясь от Бэкхауза.
– Я так и думал. Это знакомый феномен, но я никогда не сталкивался со столь громким.
Он направился к гостям, чтобы их успокоить. Они постепенно затихли, однако было очевидно, что их прежний легкомысленный, насмешливый интерес к происходящему сменился бдительной настороженностью. Маскалл и Найтспор заняли свои места. Миссис Трент то и дело встревоженно поглядывала на них. На протяжении всего инцидента продолжал звучать гимн Моцарта. Оркестр тоже ничего не слышал.
Бэкхауз приступил к делу. Оно становилось для него привычным, и он не тревожился об исходе. На материализацию нельзя было воздействовать простым сосредоточением воли или какой-либо способности, иначе многие люди могли бы делать то, что умел он. Его природа была исключительной: в пограничной стене между ним и миром духов зияли многочисленные дыры. Сквозь эти пробоины в его сознании обитатели невидимой сферы по его зову на мгновение робко, опасливо проходили в материальную, цветную вселенную… Он не знал, как это происходит…
