теллектуальной издательской системе Ridero
Обыкновенная жизнь состоит из обыкновенного детства, обыкновенной юности, зрелости, старости и смерти. Обыкновенное детство состояло из маминых рук, теплой печки, клена у калитки, который превратился из хилого ростка в дерево несмотря ни на что, кучи песка с навсегда погребенными в ее глубинах оловянными солдатиками, мамкиных слез, еще чего-то, но главное – из любви. А проходило это детство на деревенской улице в девять домов по одной стороне и девять по другой, которая двумя стежками и непролазной колеей бежала от изгаженной церкви и заброшенного кладбища к речке. И две колонки торчали на концах улицы как две застежки. За водой ходили к церкви, чуть дальше, зато обратно под горку. Легче под горку. Сначала следом за мамкой. Затем и самостоятельно с жестянками по десять литров. Потом по пятнадцать. Летом от ведер оставались синеватые полосы на ладонях, зимой ледяные круги на санках. Постиранное белье везли к речке. Мамка натягивала вязаные перчатки, поверх них резиновые и бултыхала белье в проруби. Взбивала подсиненной тканью ледяную воду и торопливо отжимала прополощенное. Потом сдергивала с пальцев перчатки и начинала дышать на ладони, пытаясь выгнать из суставов ледяные искры.
Красивые у мамки были руки, сильные. Ногти коротко подстрижены, пальцы короткие, твердые. Мозолей почти не было, только на подушечках пальцев желтоватые бугорки. Они слегка царапали Колькину щеку, когда мамка прижимала сына к себе. Мамка работала на фабрике, где стояла у грохочущего станка и то и дело ныряла в его урчащие недра, подхватывала оборванную нить основы и подвязывала, сучила пальцами. Красивые у мамки были руки.
Это потом, через много лет Колька узнает, какие руки, в самом деле считаются красивыми. А тогда он смотрел не только глазами. Еще чем-то. Тогда он еще был целым. Или ему так казалось.
Маленький Ленин был похожим на ангела. Колька прибежал из школы счастливый и радостный. Сбросил пальтишко и торжественно показал звезду октябренка. Мамка еще была на работе. Бабушка радости не выказала.
– Ба! Смотри. Видишь?
– Вижу.
Она даже не улыбнулась. Она очень редко смеялась. Сколько Колька не морщил лоб, он так и смог вспомнить ее улыбающееся лицо, когда бабушки уже не стало. И в то же время разве был кто добрее ее?
– Бабушка. Я теперь октябренок!
– Ну и что?
В показном равнодушии таилась досада.
– Ну, как же…
Колька растерялся. Хотя, что было теряться? Родная, милая, строгая, но любимая бабушка всегда была существом непонятным и обескураживающим.
– Бабушка! Ты веришь в бога? Почему? Бога же нет! Вот у тебя на иконе бог на облаке сидит. Не может он сидеть на облаке. Облако это пар. И за облаком тоже бога нет. Там же космос!
– Бог должен быть в душе, а не в космосе.
Ну, разве можно было с ней спорить?
– Бабушка, а что ты делала в семнадцатом году?
– Служанкой ходила у барыни одной в Москве.
– Так ты и Ленина видела?
– Дался мне твой Ленин, – бабушка помолчала, отодвинула шитье, подняла на лоб очки, заговорила куда-то в сторону. – Я от барыни ехала. Она мне кошелечек свой подарила. Бисером вышитый. Я в тамбуре стояла, рассматривала и уронила его. Он в щель так на шпалы и упал. Жалко…
Во дворе надрывно запел петух, бабушка словно очнулась, затем глубоко вздохнула и снова подвинула к себе шитье.
– А до революции как вы жили?
– Хорошо жили, – бабушка говорила спокойно, словно отчитывалась. – Дом большой был. Лошади, коровы, овцы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
