style="font-size:15px;"> – Шаньи шам, – совсем по-взрослому вздыхая, решает мой мальчик. Я не удерживаюсь от того, чтобы чмокнуть его в головку, в облачко белых летучих волосиков.
Статью Шаньи удался не в отца: тоненький, худенький, почти прозрачный. Но при этом вовсе не болезненный, наоборот: не помню, чтобы он хоть раз простудился, хотя и по росе босиком бегал, и в каждую весеннюю лужу норовил залезть. На щёчках всегда – свежий румянец, чёрные глазки блестят как пуговки, пальчики розовые; картинка, а не мальчик. Такими и должны быть маленькие королевичи.
В постель я укладываю Шаньи голышком. Когда с ним нянчится Госька, она обязательно надевает на него длинную ночную рубашку, но малыш этого очень не любит, а я не вижу в ней смысла. Только зря сбивается и перекручивается, мешая спать.
– Шкашку, – требует уже сонливый голосок.
– А какую Шаньи хочет?
Этот вопрос каждый вечер требует тщательного обдумывания и нового решения, потому что сказка – дело очень серьёзное. Прозрачные бровки сдвигаются: без этого движения Шаньи не думается. Он длинно втягивает воздух носиком и решает:
– Пъо Маъти́нека.
– Ну, хорошо, я рассказываю про Марчинека, а Шаньи помогает.
– Шаньи помогает. Пъо Маътинека.
– Во горах…
– Долинка!
– В долинке…
– Деьевенька!
– В деревеньке…
– Плетень!
– За плетнём…
– Шадик!
– В садике…
– Яблуньки!
– За яблоньками…
– Хатка!
– А в хатке мал малец, велик удалец, а зовут его…
– Маътинек!
Запала Шаньи хватает примерно до середины сказки, дальше восклицания переходят в шёпот, а потом подсказки и вовсе стихают, и только полуоткрытые ещё веки показывают, что он меня слушает или, по крайней мере, не заснул, а дремлет.
Честно говоря, я совсем никак не ожидала, что поговорка «где двое, там и третий» воплотится в жизнь настолько быстро, тем более, что наш с императором ритуальный брак никогда не переходил в реальный. Шаньи свалился мне как снег на голову. Просто однажды утром, войдя в кабинет Ло́ваша, я обнаружила у него на коленях крошечного мальчика не старше двух лет от роду. Мальчонка сосредоточенно щипал усы его императорского величества, причём величество не только не возражало, но ещё и наклонило голову, чтобы малышу было сподручней.
– Доброе утро, – сказала я сразу обоим. Мне это показалось единственной бесспорно уместной фразой в тот момент.
– Это мой сын, – не поворачивая головы, сообщил Батори. Судя по улыбке и голосу, производимые с усами манипуляции приводили его в восторг.
В принципе, я была наслышана, что у Ловаша есть несколько незаконнорожденных отпрысков. Одна из незаконных дочерей была моей троюродной сестрой по матери,
