особый колоритИ пронять его несложно.
Если эхо говорит,
Значит, это слово – МОЖНО.
Можно мне, тебе и вам…
Недоумевают боги,
Что по нашим головам
Ходят чьи-то, сверху, ноги.
Пьют мирские голоса,
Давят в кровь колосья хлеба.
За чугунной кромкой неба —
Синей лентой полоса.
То – его скользящий взгляд,
То – святая сила смеха.
Если с чёрным словом – яд,
С белым – звёзд родное эхо.
Белым сном напоят Русь,
В белом слове мир и мера.
Твой, поэт, родник – как вера,
С родника и я напьюсь.
Ольга Маркова
«Вот и сдулось лето шариком проколотым…»
Вот и сдулось лето шариком проколотым.
Стали ночи и прозрачны и свежи.
Хорошо… Но только пусть не слишком холодно
Будет всем живущим в эту осень жить.
Эта осень постучится в окна мутные,
На обочинах разложит пикники,
И костры её – прощальные и мудрые,
Прокоптят мои одежды и стихи.
Станет медленным любое пробуждение,
Отсыреют старомодные холсты.
Приближается эпоха отчуждения
Вместе с воздухом горчайшей чистоты.
«На высоте многоэтажной…»
На высоте многоэтажной
И на окраинах забытых
Ноябрь измятой промокашкой
Впитает всё, что здесь разлито.
Все звуки отшумевшей ночи,
Всю горечь городского быта,
Где ржавых свалок многоточье
Пунктиром трассы перебито.
Здесь дух – дворняжий, норов – сучий,
Здесь жизнь просрочена, сурова,
Здесь правит всем товарищ-случай
В несвежем ватничке бомжовом.
Костры кадят последним светом
Подмокших листьев, веток хрустких,
В промозглом завыванье ветра
Сквозит мотивчик среднерусский.
Подходит к завершенью пьеса «На дне»,
Но диалог корявый
Ещё звучит над чёрным лесом
И придорожною канавой.
«Ноябрь черкнул на сердце метку…»
Ноябрь черкнул на сердце метку,
Ночь растворилась не спеша,
И, как в овин, в грудную клетку
Насильно загнана душа.
В квартире тихо, в мире пусто,
По листьям дождик моросит.
Кочан мороженой капусты
Главой на блюде возлежит.
Табачный привкус, ржавый ветер,
Начало суетного дня.
И то, что нет тебя на свете,
Уже привычно для меня.
«Я, наверное, поспешила…»
Я, наверное, поспешила
И в юдоли своей земной
Слишком быстро ткала и шила
Сны и промыслы, хлад и зной.
А теперь ни слезы, ни страсти, —
Лишь изнанки двойное дно,
И, раскроенное на части,
Не стыкуется полотно
Этой жизни, которой мало
Всех стихов
