style="font-size:15px;"> Монах, поняв, что не поспевает, с размаху кинул поленом – как будто всю жизнь жил с ним и ненавидел его, и вот решил выбросить.
Полено ударилось в стену так, что треснуло.
Температура опять была высокая.
Зато спал как рыба во льду: крепко, не слыша ничего, никого не помня.
Утром набрал съестного – понёс владычке Иоанну.
– Ничего не надо, милый, – печально отнекивался он. – Вот дай побирушке. А мне ничего не надо. Чем я тебе отплачу, милый? Я беру, только когда других могу угостить, – а тут ты сам всех можешь покормить, кого хочешь. Не буду ж я при тебе дары твоей мамки отдавать другим в палате? Нехорошо получится. Иди лучше сам покорми, кого меньше всего хотел бы обрадовать: теперь уже можно, теперь ты его победил, будь же добр к нему, тебе это к лицу, милый.
– Обойдётся, – сказал Артём.
У Артёма в это утро сняли швы, а Жабру, наоборот, ещё вчера зашили: когда падал, рассадил себе лоб и половину рыбьей морды, включая губы. Выглядел он бесподобно и странным образом напоминал теперь двух рыб сразу.
– Язык у тебя тоже раздвоенный теперь, змей? – спрашивал Артём, присаживаясь к Жабре на его монастырский диван по дороге в сортир. Жабра двигался, уступая гостю место, и молчал, изнывая от боли и дрожа челюстями.
На обратном пути Артём опять заглядывал к Жабре, вытирал сырые руки о его покрывало, туда же сморкался.
Некоторое время разглядывал блатного.
Шов этот через всё блатное лицо Артёма забавлял.
– Предлагаю сменить тебе кликуху. Будешь не Жабра, а Корсет, – предложил Артём, потешаясь.
Жабра молча сглатывал: глотать ему было больно.
На обед Артём забрал у Жабры миску с обеденным винегретом.
– Всё равно ведь жевать не можешь, – сказал. – Жамкаешь только, еду переводишь. Я тебе червячков в навозе нарою, Жабра. Будешь их глотать, не жуя.
Жабра по тупости не понимал, что Артём говорит, и пайку свою защищать даже не пробовал.
Артёму и не надо было, чтоб его понимали, он веселил только себя.
Винегрет отдал Филиппку. Тот не хотел принимать, тогда Артём просто вывалил порцию из миски Жабры в миску Филиппку и отнёс пустую посуду блатному.
Протянул: бери. Жабра не вовремя решил показать характер, за посудой руки не протянул.
Артём не удержался и резко ударил пустой миской Жабру по голове.
Тот от неожиданности скривился, швы на губах разошлись, потекла кровь.
Полюбовавшись, Артём ушёл на свой диван, улёгся, приглядывая за блатным: того било и лихорадило.
Обезумев, он добежал до дивана Артёма, тронуть его боялся и только выкрикивал:
– Пришьют тебя! Тебя пришьют! – Жабра на каждом “ш” плевался кровью; и – Артём по-детски удивился – слёзы из глаз блатного тоже не текли, а брызгали, надо ж ты.
– У тебя рот порвался, – ехидничал Артём, не вставая. – Иди к доктору Али, попроси тебе губы пришить на место.
