style="font-size:15px;"> Никита улыбается.
Пообедать, очевидно, не получится. Хорошо еще, выйдя из метро, купил себе шаурму за сорок рублей, съел прямо на ходу, все пялились: приличный мужчина, в пальто, а жрет из кулька, словно бомж. Да вообще – я каждый раз, когда шаурму рядом с офисом покупаю, думаю: вот эти, которые продают, они меня уже узнавать стали, кивают, здороваются. Наверное, думают, бедная такая офисная крыса, офисный планктон, замученный начальством. А я сам себе начальство, сам себя замучил. Сил ведь нет уже совсем, а где их взять, силы-то? Немолодой, не слишком здоровый, затраханный жизнью мужчина. Вот на днях шел по переходу, и такая тоска взяла, что хоть сядь прямо здесь, прислонись к кафельной стене, начни просить подаяние. Подайте мне, люди добрые, силенок хоть немножко. И сел бы я, забрала бы меня милиция, нашла бы в сумке двадцать две тысячи американских долларов – и что бы я им сказал? Извините, люди добрые, это я деньги по двум договорам обналичил? Да, интересная вышла бы у нас беседа, при моей-то черной бухгалтерии.
Но это было недели две назад. Дядя Саша еще был жив. Ну и Даши никакой не было в помине.
Теперь, наверное, все будет по-другому, думает Никита. Ничего, что пообедать не получится. Зато поужинаю гламурно.
Гламурно – Дашино словечко. По всей видимости, означает «роскошно». Мажорно, как сказали бы мы лет пятнадцать назад.
Значит, гламурный ужин. Ну, придется ловить машину – ехать в «Пушкинъ» на метро как-то несолидно.
Никита пристегивается – старая привычка, еще с тех пор, как подрабатывал извозом, – и тут звонит мобильный. На электронных часах водилы – шесть пятьдесят две.
Глухой Дашин голос:
– Привет. Ты же обещал перезвонить.
– Я был занят.
Нарочно говорит холодно, почти сердито. Надо все-таки показать этой малышке – он занятой человек, нечего ему названивать. У него дела, бизнес. Жена, в конце концов.
А тут за день – пятнадцать пропущенных звонков, и все от нее.
– Это очень важно, – говорит Даша. – Приезжай ко мне, прямо сейчас.
– Я не могу, у меня встреча.
Добавить немного раздражения, ничем не выдать себя, не дать почувствовать, как с каждым ее словом нарастает возбуждение.
– Это очень важно, я же говорю.
А может, отменить?
Нет, надо взять себя в руки. Это всего-навсего случайный секс, даже не роман.
Что она себе воображает?
– Я не могу говорить, извини. Перезвоню потом.
Отбой.
Что-то не так с самого утра. С пробуждения в зимней полутьме, с Машиной фигуры, неподвижно свернувшейся под боком. Что-то не так.
Семь двадцать восемь. Гардероб «Пушкина». На экране – еще двенадцать неотвеченных звонков.
Наверное, можно перезвонить.
– Даша, давай я тебе объясню. Если я говорю, что занят…
– Я так рада, что ты перезвонил! Ты приедешь?
– Даша, я же сказал: нет.
– Я просто не хочу по телефону.
