стесняюсь покупать. Мало ли что женщины обо мне подумают, а мне для дела нужно: я, когда на рыбалку собираюсь, в гандоны соль насыпаю, спички упаковываю, чтоб не отсырели.
Вазелин «хлопнул» портвейна и расщедрился.
– Бери всю банку, у меня еще есть.
В пьяной болтовне незаметно промчался день. Когда сумерки стали застилать окна, из прихожей послышался шорох. Перед собутыльниками предстала женщина с боевым макияжем. Кофейная банка в руках Клизмы вызвала у нее недоумение. Женщина вопросительно посмотрела на Колю. Кувыркая пальцы с кровавыми от маникюра ногтями, она воинственно замычала.
– Говорит, что без них не даст, – перевел звериный рык Коля, синхронно отвечая пантомимой.
Красноречие Вазелина произвело на глухонемую потрясающий эффект. Афина сменила гнев на милость, прижалась к Вазелину и как бы невзначай глянула на часики. Шульц с Клизмой тут же интеллигентно засобирались домой.
Возле гастронома их остановил побитый молью старикашка.
– Молодые люди, не скажете, где кофе купили? – заискивающе спросил он. – Бабку свою побаловать хочется. Дюже она его любит.
Шульц смехотворно присел и развел в стороны руки. Вероятно, это означало: где взяли, там уже нет. В отличие от Шульца, Клизма считал себя высоконравственным человеком и уважал старость. Он штопором ввернул в небо увенчанный заусенцами палец.
– Совесть, Сеня, является разменной монетой между нравственностью и меркантильностью.
Глубокомысленное заявление товарища вытянуло физиономию Шульца, придав ей выражение философской задумчивости. Зрачки Сени помутнели, будто в них добавили кофе с молоком, а сам он торжественно замер. Клизма достал из сетки банку с многоруким божеством и протянул ее старичку.
– Балуй, дедушка!
Бамбочада
I
Хаос царил на журнальном столике: из опрокинутого стакана вытекла лужа, в которой захлебнулся окурок. Над утопленником сгрудились тарелки, заполненные его собратьями. Чинарики лежали вповалку, как павшие в бою солдаты. Словно от жуткой боли они скорчились, уронив пепел с обугленных голов. Под столом пестрели этикетками стеклянные кегли. Квартира задыхалась от зловония; пол украшали липкие пятна от вина и еще какие-то непонятные, затянутые перламутровой пленкой жира. Декоративные ходики остановились. Удивленно вскинув брови-стрелки, они таращились на голую хозяйку, дремавшую на диване.
Женщина с закрытыми глазами пошарила по полу, выругалась. От неловкого движения жернова в ее голове пришли в движение, заскрипели несмазанными осями и вызвали тупую боль. Бессмысленность существования как никогда ярко осенила разум: «Что за жизнь поганая: двадцать восемь лет, а устала – будто вечность за плечами!» Вспоминая минувший день, Римма отметила, что возбудила интерес у мужской особи. К сожалению, ни имя ухажера, ни его внешность в памяти не сохранились –
