Неужели?
– И ты… ты будешь делать так, как я скажу! Или сядешь. А если ты сядешь, то все денежки перейдут мамочке. Мамочка меня любит. Меня, а не Сережку!
Как скучно и предсказуемо. И ведь правда же. Сергея Галине любить не за что. Алина, отцепив пальчики Анечки от ворота халата, мягко произнесла:
– Пожалуй, этот вариант для тебя был бы более выгоден.
– Конечно, тетенька. Но мы ведь родственники. А родственники должны помогать друг другу. И любить друг друга. Я тебя очень сильно люблю. И я не хочу, чтобы ты села. Поэтому, если ты будешь меня слушаться, то…
– То?
– То все у нас получится. Правда-правда…
В крохотной комнатушке успело накопиться изрядно пыли, и Адам чихнул, дав себе слово сегодня же поговорить с уборщицей. Если он редко поднимается в наблюдательскую, то это еще не повод здесь не убираться.
К счастью, время еще было, а в шкафчике обнаружилась стопка отсыревших полотенец, которые Адам использовал вместо тряпки. Одна из стен комнаты была стеклянной. Собственно говоря, она и стеной-то не являлась – перегородка, прозрачная с одной стороны и черно-лаковая – с другой. Окаймленная пилястрами, украшенная мертвенно-бледными светильниками в виде лилий, она нравилась посетителям. А вот посетители редко нравились Адаму. Хотя, конечно, они не догадывались, что за ними наблюдают.
Яночка называла его извращенцем. И говорила, что только сумасшедший может получать удовольствие, наблюдая за похоронами. А он отнекивался, пытался рассказать о смерти и о жизни, о дуализме бытия и культурных традициях, которые есть прошлое, в настоящем отраженное.
Яночка смеялась.
Скрипнула дверь и в щели показалась виноватая физия Нелочки.
– Ой, Адам Сергеевич, вы уже… я думала, что вы позже… и вот… – Нелочка перетащила через порожек красную тушу пылесоса. – Я скоренько, а вы…
– Потом.
Ему не хотелось уходить. Он тяжело привыкал к смене обстановки, пусть и менять приходилось лишь комнату. И он успел обжиться, приведя эту временную нору в порядок. Нелочка, подобрав разбросанные полотенца, сунула их в черный пакет и шепотом поинтересовалась:
– Вам, может, принести чего?
Сначала Адам хотел отказаться, но в животе заурчало, напоминая, что ночью он не только не спал, но и не ел. И слюна, наполнившая рот, сделала слова вязкими:
– Будьте добры – чаю. И бутербродов каких-нибудь. Лучше, если с мясом.
Сунул руку в бумажник, вытащил купюру, не глядя, и вложил в мокрую Нелочкину руку. Боится. Все здесь его боятся и психом называют уже не в шутку. А и плевать.
– Уже пришли?
Нелочка затрясла головой, и рыжие кудряшки, выбившиеся из-под черного платка, заскакали. Надо будет сказать, чтобы перекрасилась. Рыжий – неподходящий цвет.
Пусть уж заодно и сатрапом считают.
Безумный диктатор, единоличный владыка всея похоронного бюро… смешно. Только смеяться Адам давно разучился.
Он
