их лет. Парень уступил место девушке… В автобусе повис смех и легкая болтовня. А в воздухе города парило ожидание Всего Хорошего.
Вышли и пошли под липами, под огромными зелеными шарами лип. Под цветущими каштанами. В клубах запаха сирени. Этот запах забираешь полной грудью, он будит и тревожит ту часть души, которая всегда молодая. И хочется, чтобы время замерло.
А над сиренью, тюльпанами и моей головой нависло бархатное черное небо и предощущение счастья.
Такая мелочь – первый погожий день – внушил людям мысль о хорошем в себе. Если бы Богу было угодно нытье, то и мир бы лежал в сером дождливом мраке. Но природа говорит об обратном. Ее лучшие дни – это торжество света.
А бывает, зло висит в воздухе – и все это остро переживают. А когда таких дней много, вместо праздника люди принимают войну. Какие-то глубинные волны накатывают на всех нас, и мы, как щепки, поднимаемся и опускаемся по волне.
Что это за волны? Все их чувствуют, но никто не знает, откуда они приходят и куда уходят. Что-то есть такое большое, что качает всех нас, как ветер деревья.
Можно махнуть на это рукой, а можно быть просто внимательней ко Времени сирени. Бог нам как маяк, а волны – это волны жизни, о которой мы почти ничего не знаем.
Как нас видит Бог?
Как нас видит Бог и Его святые? Камеру за иконой не установишь. Зато есть глаза священника. Несколько раз в году бывают службы, как в древности – это когда священник служит посреди народа. Самая продолжительная из них – соборование. Примерно полтора часа мы смотрим друг другу в глаза и находимся лицом к лицу.
Когда я был мирским, то любил смотреть на лица людей у причастной Чаши. Одни люди подходят со слезами умиления. Другие со строгими и суровыми лицами. По третьим вообще ничего не поймешь. И редкие люди идут как на праздник.
В нашем городском соборе одна молодая мама подходила к Чаше с таким сияющим, спокойным и приветливым лицом, как может подходить настоящая принцесса к руке своего Отца. С радостной почтительностью и уверенностью в отеческом великодушии и любви.
Наши отношения с Богом выбирает не Бог. Мы их предлагаем Ему сами. Хотим быть любимыми? Он согласен. Хотим иметь строгого и сурового Отца? Он, вздохнув, соглашается. Хотим рыдать у Него на груди? Он принимает и наши слезы.
Но тогда я наблюдал за людьми со стороны, а теперь вижу эти лица близко – и они открыты.
Первое соборование ошеломило. Таких лиц никогда не бывает в миру. Ни в музее. Ни в кафе. Ни на свадьбе. Ни на море. Ни днем, ни ночью. Нигде.
Тогда, во время соборования, люди смотрели на меня – и не видели меня. Я был для них тень Бога, Его аватар. Это Ему они адресуют умилительные вздохи усталой души. Ему улыбаются и радуются. Ему плачут. Находясь в роли свидетеля при таинстве, я принимаю их исповедание веры через эмоции. Они говорят взглядами без слов. Высказываются взором.
И я понимаю, что этот взгляд – на Бога. Такими нас видит Бог. Эти вздохи, улыбки и слезы – не для людей. Эти лица не видят ни родные, ни друзья. Эти лица так откровенны только с Тем, Кому они могут доверить сердечную тайну и лучший цвет души.
И этот личный взгляд, устремленный на Бога, останавливается на мне как на друге Христа, которому Он доверил принять тайну, чтобы потом, в тишине, священник мог рассказать Ему о любви людей. Имея это в виду, люди просят:
– Батюшка, помолись обо мне!
Я хожу с елеем среди народа, стоящего в храме рядами. Они, как дети, закрывают глаза. Как дети, вздрагивают устами, когда к ним прикасается кисточка. Умилительно протягивают ладони для благословения. Окончив помазание, я слегка кланяюсь и отхожу к следующему. А они вводят ПИН-код верности:
– Спаси вас, Господи!
Сотни людей. Разные лица. Разные глаза. Разные ладони.
Широкие мощные натруженные ладони простых мужчин. Пухлые полупрозрачные ладони стариков. Восковые, как на иконах, длани детей.
Люди отодвигают ворот и подставляют под помазание грудь, тем самым как бы доверяют Богу и мне всю свою душу. И мое сердце вздрагивает от такого доверия.
Многие люди уверены, что они не красивы. Это неправда. Когда я, как священник и как художник, касаюсь их лиц кисточкой с елеем, я понимаю, как им рисовал лица Бог. Становится ясна гармония каждого лица. И, проходясь по этим линиям, словно заново входишь в дизайн-проект Бога о каждом из нас.
Однажды мне пришлось копировать икону Владимирской Божией Матери, и в какой-то момент я вдруг почувствовал, что руке очень хорошо скользить по этим плавным линиям. Баланс и скорость линий индуцировали во мне незнакомое ранее чувство гармонии чужого замысла. Я словно медленно разучивал слова новой молитвы или песни.
Через линию,
