смеха.
Весел он не был, чувствовалось, что сердце его точит какой-то червь и полного удовлетворения от своих зверств горбоносый не получает. Глаза его тоже не смеялись, а как-то болезненно искрились. Зомби смотрел на меня холодным взглядом.
В стороне раздались истошные крики, которые, впрочем, быстро затихли после одиночного выстрела. В нашу сторону шел еще один человек из их банды. Он подошел поближе, и я увидел, что в руках он держит окровавленные клещи.
– Этого тоже? – спросил он у Зомби, и тот повторил в третий раз:
– Этого тоже!
Подошедший раскрыл клещи, и прямо перед моим лицом упал на землю окровавленный кусок мяса. Это были оторванные гениталии.
– Запихни ему в рот! – посоветовал кто-то из палачей, и тот, что только что на меня мочился, подняв с земли сочащийся кровью ошметок, ударил им меня по лицу.
– Котик, открой ротик! – пошутил писун и еще раз ударил меня грязным куском по лицу. Не будь мой рот залеплен скотчем, наверное, мне пришлось бы сожрать это кровоточащее мясо. Но писун запихнул мне оторванный член за пазуху. Решил пошутить. – На том свете пригодится, – объяснил он, – будет что сосать!
На этот раз засмеялся даже Зомби, шутка показалась ему очень смешной.
– Прощай! – Подошедший с клещами достал из кармана куртки пистолет, которым он, по всей видимости, пару минут назад прикончил кого-то из моих друзей, чей член лежал сейчас у меня за пазухой, и взвел курок.
– А где пятый? – услышал я тонкий девчачий голос, и этот сиплый голосок напугал меня больше, чем все, что я только что увидел.
Забавно наблюдать за тем, как сходишь с ума. Кто не пробовал, тот многое потерял. Для меня это уже просто что-то вроде дурной привычки, к которой привязываешься с детства. Я взращен безумием и патологией. Хотя почему я называю эту привычку дурной, если мне нравится кататься на аттракционах безумия? Дух захватывает. Если бы не бокс, я не знаю, куда бы я выплескивал всю свою агрессию, всю ярость. Есть еще один способ, но я стараюсь о нем не думать. Мне хочется верить, что это не я, Лейба (Голем) Гервиц, совершаю преступления, а мой двойник, моя тень. Мое «второе я». Мое «альтер эго», если выражаться по-умному. После каждой новой жертвы я на какое-то время прихожу в равновесие, живу, как все нормальные люди, тихой жизнью. Но проходит месяц, другой, и мне словно чего-то начинает недоставать. Зверь во мне пробуждается и просит крови. «Крови! Крови!» – кричит зверь. И если я вовремя его не покормлю мясцом своих жертв, он накинется и разорвет на куски меня самого. Шутить с этой ненасытной тварью я не рискую и выхожу на охоту. Быть среди людей преступником тоже страшно, потому что ты отказываешься от человеческих норм, от морали, по которой пытаются жить люди, ты переступаешь черту, за которой неизбежно ждет расплата. Но страшнее лютость зверя, живущего внутри тебя, – его невозможно ни убить, ни насытить, ни приручить. Тут есть, правда, и свои плюсы. Если ты его вовремя
