женщины. В глаза не смотрел, потому что там были пустота и обрушившаяся жизнь. А у врача – другие пациенты, ему некогда нырять в каждую роженицу и восстанавливать рухнувшие судьбы своим участием. Он гинеколог, он следит за давлением и лейкоцитами. А треснувшие души с отвалившимся будущим – не его специализация.
У Лиз затекли ноги от долгого стояния. В них застоялась кровь. И душа у Лиз затекла. В ней застоялась боль. Лиз стала ходить по коридору, другие роженицы ее сторонились. Лиз воплощала самое страшное, что может случиться с матерью, а новоиспеченные мамы особенно впечатлительны. При виде Лиз они прятались по палатам.
Наверное, это было не очень правильно по-человечески. Надо подойти и что-то поддерживающее сказать. Но что, что тут скажешь?
– Ничего, – поддержала одна медсестра. – Ты молодая, еще родишь.
Будто Лиз разбила чашку из дорогого сервиза, а не… Лиз 20 лет. Детство только захлопнулось, обменяв беззаботность на ответственность. Лиз стучалась в эту дверь, осознавая необратимость жизни. Ответственность – ноша тяжелая. Лиз растерянно стояла на дороге, согнувшись под ее тяжестью, и тут появился он. Он был сильно старше.
Принято считать, что те, кто старше, надежнее и мудрее. Лиз показалось, что он готов помочь ей нести ее ответственность. Она с готовностью пошла в его объятья. Но это было ошибкой. В беременность стало особенно очевидно, что возраст – это характеристика, совсем не характеризующая человека. Его инфантильность сочилась сквозь цифры в паспорте.
Инфантильность – это когда ты вырос физически, а ментально застрял в детстве. Успел заскочить в него, пока не захлопнулось. И сидишь там, за дверью, радуясь, что при тебе осталась твоя беззаботность, пока девочка твоя беременеет и, беременная, ищет деньги на еду.
В роддом он не пришел и даже не узнал, что у него как не было сына, так и не будет.
Лиз всегда любила быть другой: отличаться, быть не как все. Например, в классе у них было три Елизаветы, и она сразу придумала, что она будет Лиз. Это так необычно звучит: модно, по-европейски и недосказанно. И вот даже здесь она не как все. В роддоме без новорожденного…
Рыжеволосая женщина в дырявом халате подошла очень тихо, Лиз даже вздрогнула.
– Как зовут тебя? – спросила она.
– Лиз.
– Лиза?
– Лиз.
– Ну, меня тогда Люд, – засмеялась женщина. – Пойдем покурим, Лиз?
– Это роддом, – напомнила Лиз.
– Я тебя умоляю. Можно в общем туалете, но там дергают постоянно. Можно в душевой, в форточку у раздевалки. Идешь?
Лиз пошла за ней, хотя не курила. Люда по-хозяйски открыла высокую форточку, встала на скамейку, чтобы выдувать дым в окно. Протянула сигарету Лиз.
– На, затянись хоть…
– Я не курю.
– Не кури. Затянись. Сейчас можно. Нервы полирнет.
Лиз покорно затянулась и с непривычки закашлялась.
– Ну
