за слезами тихо, но верно в душу вползло безразличие. В каком-то жутком сонном оцепенении я смотрел в разбитое окно, на проплывающие над морем кучевые облака, напоминавшие затейливые замки, слушал ветер и ни о чем не думал. Потом также бездумно встал, морщась, будто от ломки, заставил двигаться сначала ноги, потом руки. Голова слегка кружилась от стресса и голода, но я запихал немногочисленные вещи в сумку, кинул поверх тряпок никчемную «Беретту» и медленно вышел из комнаты. Мне было все равно, приступ прошел, и я так устал бояться, что если бы Курт поджидал за дверью со своим знаменитым ножом, я не отшатнулся бы, не вскрикнул, просто прошел мимо, тупо глядя под ноги. Весь смысл моего существования сосредоточился сейчас в простом процессе ходьбы; пока я шел – я жил, движение, подобно развитию, вновь делало меня человеком. Я не раз замечал, что люди в расстройстве или сильном гневе стремятся куда-то идти, ехать, давят на газ машины; само по себе движение вперед, усилие ног, сопротивление встречного ветра убивало ненужные эмоции, позволяя более трезво взглянуть на мир вокруг и на себя в этом мире, помогая оставить за спиной неприятное прошлое.
Я спустился по лестнице, прошел через холл, сбив по дороге пару кораблей из коллекции Курта, открыл входную дверь и столкнулся нос к носу с Питерсом. Какое-то время он молча разглядывал меня, размышляя, втолкнуть обратно или пропустить; когда я совсем собрался дать ему в морду, лакей Мак-Феникса протянул мне записку. Я развернул аккуратно сложенный лист и прочел: «Джеймс, прости, срочно должен ехать в Лондон. Пожалуйста, дождись меня».
Я смял листок и безразлично бросил себе под ноги.
– Бог простит, – негромко пояснил я лакею; Тим посторонился, уступая дорогу, и проводил меня долгим взглядом. Готов поспорить, он смотрел мне вслед, пока я не скрылся за грядой.
«Джеймс, прости, я вынужден уехать!» Подонок чертов! А за разодранную задницу я должен был его благодарить?! Гнев помог мне добраться до патрульной машины, не свалившись без чувств по дороге.
При виде меня бравые стражи порядка повскакали с мест, проливая сок и роняя бутерброды, которыми скрашивали дежурство. Нелицеприятное пятно растеклось по форменным брюкам сержанта, но он не обратил внимания, пялясь на мои синяки и кровоподтеки; я, должно быть, представлял собой жуткое зрелище, но голова отказывалась помнить мелькнувший в зеркале кошмар. Наконец, насмотревшись, сержант смахнул с брюк кроваво-красный кетчуп и потянулся за пистолетом, бросая недружелюбные взгляды в сторону Стоун-хауса.
Я отрицательно покачал головой и чуть слышно произнес:
– Мак-Феникса нет дома, не трудитесь. Вы разве не в курсе? Отвезите меня к Слайту.
Тот еще раз осмотрел меня, потом кивнул и открыл дверцу машины, помогая мне разместиться на заднем сиденье. Водитель в ужасе покачал головой и молча завел мотор. Через пять минут Стоун-хаус скрылся за поворотом, и я вздохнул свободнее. По дороге в Лондон
