замотал головой Харли, да так энергично, что я испугался за хрупкие шейные позвонки. – Нет у милорда рассолу, по штату не вышел, а аспирин – хня, не поможет, только в клозет потянет с неодолимой силой. Ты глянь, душенька, у него в столике, а? Порошочек волшебный там должен быть в белой бумажечке, мне же много не надо, пупсик, мне же на язычок, лизнуть только граммулечку и ладненько! А то я свой еще вчера сожрал… Ну-у-у пожалу-у-уйста, ну будь лапочкой!
– Вот врежу тебе, заноза, узнаешь, какой я лапочка! – выругался я, снова захлопнул дверь и принялся исследовать содержимое прикроватного столика.
Порошок нашелся быстро: аккуратно расфасованный по дозам, бережно упакованный в полупрозрачную кальку, перетянутую бухгалтерской резинкой. Какое-то время я осматривал находку, вполуха слушая ругань вперемешку с мольбами и клятвами в вечной любви, льющимися из-за двери, потом решился и вскрыл пакетик. Ткнул пальцем в белую пыль, попробовал на язык. Странно. Не кокаин. Не морфий. Вообще не наркотик.
Что-то знакомое, вроде безвредное. Слегка отдающее травами и банальным анальгетиком.
Память вздрогнула, чихнула и заработала, наконец, в полную силу.
Я испытал данное средство на себе в тот памятный вечер, когда Курт затащил меня в «Клеопатру». Тогда я обнаружил на тумбочке стакан с микстурой, показавшейся мне отваром из-за травяного привкуса, выпил – и проснулся без каких-либо признаков похмелья.
Хорошее средство. Сильное. Если Роберт Харли принял вчера порошок, он вполне мог осилить подборку напитков из бара Мак-Феникса, причем в произвольном порядке, – и при этом заехать в клинику профессора Гаррисона в кристально трезвом виде.
Я вздохнул, завернул вскрытый пакетик и отнес его страдающему Харли.
– Курт сочинил? – спросил я художника, жадно вылизывающего кальку. Порошок был довольно горьким, его требовалось разбавлять водой, и меня передернуло от подобного подхода.
– А то! – горделиво подтвердил Роб. – Он знаешь какие штуки сочиняет? Закачаешься!
Я принес закачавшемуся Харли минералки из бара при спальне, и страдалец выхлебал всю единым залпом, отчего заикал с потрясающей воображение громкостью.
– Спасиб тебе, до-о-обрый человек! – торжественно возвестил он, отползая в сторонку. – Ты прости, я вот тут вот… ик… на коврике… ик… заночую…Спокойной тебе и все… ик… такое…
– Размечтался! – фыркнул я, приподнял пьянчужку и потащил обратно, в его собственную спальню. Скинув обмякшее тело художника на кровать с амурами, плотно прикрыл дверь и вернулся к Курту и к своим записям.
Итак…
2. Роберт Харли.
Сыгранный спектакль подозрений с художника не снимал.
Напротив!
У него по-прежнему была возможность похитить опытные образцы «Феникса».
Он мог подговорить Тома Коннерта «подшутить» над извечным соперником и, вероятнее всего, пообещать за «шутку» ночь, полную любви и бурного секса.
Не на эту ли ночь рассчитывал
