как будто призрака увидела.
Лёлька насторожилась, выглянула из-за плеча, – нет, все нормально, это всего лишь маман, в легком пальто с короткими рукавами нежно-розового цвета, замшевых голубых сапожках, высоких кожаных бежевых перчатках, на шее – яркий платок, на голове шляпка, на носу очки от Шанель в красной оправе.
Не то, чтобы у нее, действительно, было плохое зрение, но ей нравилась такая шикарная деталь в образе. «Стиль создается деталями», – говаривала она.
Увидев дочь, дама решительно шагнула вперед:
– Так, ну и где тут у нас юное дарование? Должно быть, это ты, милочка? Бонжур, дитя мое!
– Вы… Вы же… Это она… Сама Элен Бродская? Моя любимая художница! Но… как? Я что, сошла с ума и у меня галлюцинации?
– Уж как-как, а галлюцинацией меня еще никто не называл! – рассмеялась Элен.
Элеонора Бенедиктовна, художница-авангардистка, работала, в основном, в технике абстрактный экспрессионизм, обожала большие полотна, на которые наносила яркие краски разными предметами, в том числе, и собственным телом. Не сомневалась в своей гениальности и неповторимости и сумела в этом убедить почитателей.
– Э… Стася… Это моя мама…
– Мама?!
– Ага… Я позвала ее посмотреть на твои картины. Как я понимаю, ты о ней наслышана. Тогда ты, наверное, знаешь, что она помогает молодым художницам… – забормотала Лёлька.
Но молодая художница вряд ли ее слышала. Она с восторгом, удивлением и недоверием смотрела на саму Элен!
Элеонора же поздоровалась с девушками на французский манер, слегка прикоснувшись к их щекам, левой, правой и снова левой, а Лёльку еще обняла и погладила по макушке. А затем решительно приступила к делу.
Подошла к картинам и начала их рассматривать.
– А вот это неплохо, очень неплохо! Лёлечка, подойди, подержи, я не могу понять, что за грязь тут.
– А это, маман, чужое мнение!
– Ах, вот оно что!
Какое-то время Элен вчитывалась в надписи, а потом снова рассматривала картины, держа их на вытянутых руках, отходя на расстояние и наклоняя голову в разные стороны, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, с обрывками иностранных слов.
Потом решительно направилась к Станиславе, которая все еще благоговейно взирала на своего кумира, не веря глазам.
– Шарман, расслабься, присядь. Давай поболтаем, как коллега с коллегой, – она пресекла робкие возражения, отвела девушку на кухню, усадила на стул, сама села напротив.
– Лёлечка, завари мне, пожалуйста, чаю. А теперь скажи, милый ребенок, с чего ты взяла, что они лучше знают тебя? С какой стати ты им поверила?
– Но… при чем тут я? Надо же, чтобы картины нравились общественности…
– Почему ты так решила? Думаешь, мои работы нравятся всей общественности?
– Ну… – Стася замялась, а Лёлька вспомнила критические
