негодник, замолчи, болтун, я умоляю… – напрасно пытаясь не смеяться, запросила женщина, свободной от персиковых очков рукою отмахиваясь от Маркела.
– Как пожелаете, Ирина Денисовна, помолчу, ведь, когда начальство просит молчать – лучше молчать! Оно как-то спокойнее, – мудро рассудил повеса, покорно кивнув головой.
– Итак, у меня к тебе важное задание… не туалеты… – утирая налипшие к глазам слёзы, пробормотала главный редактор. – Вчера за городом, в канаве, полиция нашла изуродованный труп Мамы Гули – весьма известной определённым кругам сутенёрши. Мне нужна подробнейшая статья по этому поводу, – хозяйственно сказала женщина, вернув модные очки обаятельным васильковым глазам. – Давай, друг, срочно займись этим и хорошенько всё разузнай об этой особе, её убийстве ну и заодно о жрицах любви, – наказала владычица, оправляя воротник своего представительного бардового костюма.
– Ирина Денисовна, уж лучше туалеты! – в смятении запротестовал он, мученически сложив руки на груди. – Сутенёрши, потаскухи, их убийства, это уже настолько всё измочалено, что даже одна мысль об этом, способна усыпить, хоть самого Грабова, известного всем зануду! – пожаловался вольнодумец, безжизненно опрокинувшись на спинку стула.
– Согласна, – кивнула взыскательная правительница, деловито накренив очки. – А ты напиши по-своему, интереснее, так, чтобы все ахнули. Ты же у меня самый талантливый! – похвалила она, не скрывая собственного восхищения, и Сердобов обречённо поднял перед собой руки.
– Сдаюсь… – выронил он и, поднявшись со стула, вышел из уютного кабинета провожаемый благорасположенным взором начальницы.
Удушая и ужасая, опутанный тяжким сумраком коридор, полз нескончаемой, страшной пещерой и в сером тлении запылённых ламп, похожий на пингвина, безнадёжно лысеющий человечек, жалобно трепыхался в крепких руках, жестоко волокущих его куда-то. Тащить за собой увесистого Семёна Эдуардовича Жуляк было утомительно, и чтобы как-то развлечься двое здоровенных громил швыряли своего пленника будто прохудившийся, просящий каши расхлябанным ртом, башмак, отчего мрачные внутренности коридора переворачивались и кувыркались в перепуганных его глазах.
– Чего-то он плохо идёт, – проговорил здоровяк, на жёстком лице которого мгла обрисовала острый подбородок, ноздрястый, приплющенный нос, и насыщенные радостным блеском глаза.
– Так давай поможем! – воодушевлённо предложил, другой, что щеголял утиным носом, крупными скулами и густыми бровями. Раздумье было не долгим, распухший от прекрасной жизни, несчастный торговец отлетел к стене, размазавшись по ней куском простокваши, и друзья самоотрешённо принялись дубасить его ногами.
– Вперёд, тварь! – вскрикнул пышнобровый исполин, свернувшемуся калачом пленнику.
– Бегом! – гаркнул старательный напарник амбала, отвесив скулящей жертве ободряющий пинок по рёбрам. Тогда, превозмогая адскую боль и цепляясь за стену, милейший Семён
