стремясь повлиять на ход событий, убедил фюрера «обсудить дело со всеми, кого это касается» – что было характерно для Бормана – не на общем совещании, а с глазу на глаз. Как представитель партии, Борман возражал против роста влияния армии и СС; слухи о размещении войск на Востоке, как писал участник борьбы, сулили ненавистным для партийного аппарата армии и СС «такую власть, которая была бы проблематичной, а может быть, даже опасной» для партии. В этом отношении Розенберг и Борман были солидарны друг с другом.
«НСДАП как «носитель политической воли» немецкого народа должна была оказывать решающее влияние в управлении российскими территориями, – утверждает он [Борман], – т. е. гражданская администрация должна была быть создана нацистской партией и управляться ей же».
Борман успешно провоцировал Розенберга на противодействие схеме СС – настолько успешно, что человека, расстроившего его планы по гегемонии на Востоке, Гиммлер видел не в Бормане, а в Розенберге. И он так никогда и не простил будущего министра по делам оккупированных восточных территорий за этот удар в спину – удар, который на деле был нанесен Борманом.
6 мая Розенберг несколько напыщенно, но в целом без злых намерений сообщил Гиммлеру о своем назначении и попросил рейхсфюрера СС назначить посредника между ними. Гиммлер отреагировал со злобой. 21 мая он издал указ о функциях СС и СД на Востоке. Указ старательно игнорировал Розенберга и подчеркивал «содействие Верховного командования армии» в предлагаемых им мерах «по исполнению особых поручений, возложенных на меня фюрером в области политического управления». Пренебрежение к Розенбергу был налицо. Оно было выражено в четкой форме в письме Гиммлера Борману четыре дня спустя. Отказав Розенбергу в требовании утвердить все назначения персонала СС на Востоке, возмутившись его попытками посягнуть на полномочия рейхсфюрера СС и стремясь максимально расширить свою сферу действий, Гиммлер напомнил Борману, что «на мой вопрос в рейхсканцелярии фюрер сказал мне, что [в выполнении своих задач] я не обязан подчиняться Розенбергу».
«Из-за манеры, – заключил он, – с которой Розенберг подходит к данному вопросу, с ним, как обычно, бесконечно сложно работать один на один… Работать с Розенбергом, а уж тем более под его началом, – безусловно, самое трудное в НСДАП».
Тем временем Гитлер стоял на своем. Власть оставалась разделенной между его заместителями, и, вопреки протестам Розенберга, фюрер подтвердил, что полицейские вопросы на Востоке должны были решаться людьми Гиммлера.
Розенберг теперь рассматривал Гиммлера и Бормана как опасных врагов. Годы спустя в своей тюремной камере в Нюрнберге он с горечью вспоминал, как они сговорились против него. «Вот так, – писал он с жалостью к себе и неуместной иронией, – началась моя кропотливая борьба за благородную концепцию рокового восточного вопроса… Мартин Борман отстаивал интересы рейха с предвзятостью
