сверхсекретного военного города был в отпуске, пока мы брали несколько ключевых зданий, – она усмехнулась.
– Я не был в отпуске несколько лет. Считаешь, что я не могу уехать на несколько дней?
– О, конечно, генерал. А знаешь, у тебя слишком много риторических вопросов. Да и обычных немало. Меня ужасает твоя манера речи. Тебе, я думаю, наплевать на меня, и ты просто странно развлекаешься.
– Фельетоны, сатиры и некрологи.
– У вас все заканчивается некрологами. Но я не боюсь за себя.
– А за кого боишься, за семью? Семья, кажется, не виновата. Они частные и, вероятно, честные люди. Тебя никак не касаются. Ты вообще не думала, почему восстали лишь четыре тысячи? Потому что остальные счастливы и любят наше общество. И нашего Императора. Ну, в конце концов, им нет дела до того, что происходит вокруг. Какое им дело до всего остального, если абсолютное большинство у нас живет богаче, чем ваша аристократия два века назад? Вас, идиотов, развешают по столбам, на западе будет реять победное знамя органического Солнца, и все будут довольны. Мы построили Рай на земле, с тем лишь условием, что на границе этого Рая идет война с демонами и чертями. А последний черт из недр Рая сидит прямо передо мной.
– Ты единственный человек, который хотя бы как-то упоминает о христианских мифах… – мне показалось, что я услышал грустные нотки, но она сразу усмехнулась: – Это может приносить мне удовольствие.
– Что, неужели ты христианка? Как давно падшие? Держишься старой истины, как старая аристократия? Ха! Ведь так? – я приблизился к ее лицу на максимально этичное расстояние, но полумрак не решился расступиться, показывая ее глаза. – Вечность, спасение! Иконы и иноки! Мир и свечи… Елей! Что же это? Христос, Сергий Радонежский, Фома Аквинский? Мы сломали им хребет настолько быстро, что…
– Хватит, генерал, хватит, – отрезала она.
– Как угодно, – я рывком выпрямился и пошел дальше по кругу, – если подумать, ты можешь верить во что захочешь, эскадрольцы не атеисты и к подобной мерзости не призывают. Мы безразличны. И ты была безразлична. Мы вычистили христиан из наших земель и вычистим с земель на западе. Пустота, лишь она будет сиять внутри нас. И органическое Солнце на бескрайнем небе. Ты виновата лишь в том, что у тебя слишком догматичное сознание.
Она молчала несколько минут. Я даже испугался: не сломалась ли она? Еще рано.
– Человек, казалось бы, требует малого, – произнесла она через минуты довольно отстраненно. – Защиты семьи, достатка, хлеба и зрелищ. Может быть, человек и злопамятен, неблагодарен и склонен к мести, как писал Макиавелли, но разве не склонен ли он к добру, жертвенности, милосердию и блаженству души? В критические моменты истории человек доказывал, что он все же больше светило, нежели тьма.
– О, я вижу, ты читала Никколо. Удивительно, что ты смогла его найти, при эскадрольской-то ненависти к общественным наукам и «умным» книгам в целом. А
