ьшая ячейка Нижегородского общества состояла из двух родителей, а также их единственного несовершеннолетнего сына.
Мальчику на то время исполнилось только шесть лет. Отец его, собрав незначительный скарб, состоящий из носимых вещей и бритвенных принадлежностей, ушел к другой женщине, к которой испытывал очень страстные чувства и через какое-то время женился на ней. Далее они переехали из этого города, и ребенок на долгие годы потерял след этого подлого человека. Мать – физически-сильная дородная женщина, взвалила на себя обязанности по воспитанию своего малолетнего сына. Обладая низеньким ростом, она имела очень полное телосложение. В сочетании с большим круглым лицом, обвисшими щеками и заплывшими жиром глазами, она выглядела не сказать, что ужасно, но очень отталкивающе, мало походя на ту хрупкую красивую девочку, коей была еще до рождения сына.
Будущий супруг, обрюхативший ее еще до наступления совершеннолетнего возраста, был счастлив взять ее замуж и обещал полностью содержать семью, таким образом, чтобы ее члены никогда ни в чем не нуждались. Она очень любила этого молодого прекрасно-сложенного симпатичного парня и, не имея достаточного образования и профессии, поверила его заверениям и стала его женой: ровно за месяц до исполнения ей восемнадцати лет, и за четыре месяца до рождения первенца. К тому времени, девушка только-что успела закончить школу и получить среднее образование.
Сначала все было, как и обещал бывший кавалер, ставший теперь ее мужем. Он успешно справлялся со своим обязанностями добытчика и любящего мужчины. Все свободное время они проводили вместе, практически не расставаясь друг с другом. Постепенно девушка, нигде не работающая, так обленилась, что стала энергично прибавлять в весе и, в конечном итоге, совершила обратную трансформацию, превратившись из «принцессы в лягушку». Видя такую грандиозно-ужасную метаморфозу, происходящую у него на глазах, мужчина стал, все меньше, оказывать супруге своего мужского внимания. Подолгу задерживался на работе, создавая тем самым «плодородную почву» для душившей женщину ревности. Супруга, оказавшись в таком незавидном положении попранного высокого чувства, постепенно становилась омерзительней-шей «мегерой», начиная придираться к каждому маломальскому промаху, совершенному ее давним возлюбленным, тем более, что ее подозрения относительно того, что он имеет «на стороне» любовниц не были так уж беспочвенны.
В один прекрасный момент, настал наконец тот момент, когда супруг не выдержал общества некрасивой уже злобной и отвратительной женщины и покинул семейный очаг, навсегда оставив свой дом и отправившись жить в совершенно другую семью.
Мать хоть и призирала своего бывшего мужа, но такое его вероломство стало для нее, настолько огромным ударом, что она не смогла прийти в себя на протяжении полутора лет. На работу ее нигде не брали, в силу вышеупомянутых обстоятельств. С большим трудом ей удалось устроиться уборщицей, на жалкую нищенскую зарплату. Едва «сводя концы с концами», она каждую ночь плакала, коря жестокую участь и злую Судьбу, за предоставленное ей убогое существование и влаченную ничтожную жизнь. Сначала обуреваемая безудержной ненавистью она мечтала отомстить своему бывшему мужу, за оскорбленное самолюбие, крайнюю бедность и все те унижения, что ей удалось только перенести в результате его предательства и измены. Но он смог исчезнуть и был для нее совершенно недосягаем.
Все ее ужасные переживанья, в конечном итоге, вылились на малолетнего сына. Лишь только ему исполнилось чуть более семи с половиной годов, он испытал на себе, всю ту необузданную жестокость, которая предназначалась больше отцу, чем несовершеннолетнему мальчику. Стоило ему лишь малость провиниться либо проштрафиться, женщина начинала его избивать с особой жестокостью, вкладывая в удары всю силу своей безудержной ненависти, на какую только могла быть способной, при этом каждый раз не забывая ему приговаривать:
– Получай, «ублюдочный выродок», за все те несчастья, что причинил мне твой папочка. Ты, весь «падла» в него, только и желаешь мне зла. И рожа у тебя, «выродок», точно такая же мерзкая и ехидная, ничем не отличающаяся от него.
Мальчик в таких ситуациях мог только просить пощады, не в силах сопротивляться своей много-более сильной матери:
– Мамочка, милая, прости меня, я больше так никогда не буду.
Он прекрасно понимал, что никакие мольбы не смогут остановить жестокого истязания, и говорил это, исключительно, в силу своей детской беспомощности, лишь бы любыми путями избавиться от невыносимых побоев. Мальчик был настолько забит и зашуган, что старался больше сидеть дома, прячась в выбранном им специально для этих целей углу, никуда стараясь не выходить, лишь бы только не навлечь на себя гнев жестокой родительницы. Поэтому, в большинстве случаев, его вина и не была столь пагубной, чтобы подвергаться безжалостным избиениям, а порой ее и вовсе не существовало: его родительнице нужен был просто незначительный повод, чтобы выместить на ком-то свою всепожирающую беспощадно-жестокую ненависть.
Так он и рос в бесчеловечных варварских зверствах
