а потом, работая в Штатах, развёл там такую бурную деятельность! И всё для того, чтобы между деловыми поездками скрывать одну – личную. Вытребовал у Лилонги письмо к директору пансиона, в котором Станиславу Юрьевичу Богуславскому, дяде Жанны Лилонга, отец доверял общение с дочерью. Как только выдавалась возможность, Стас садился в самолёт, через несколько часов был в Париже, после уроков забирал Жанну, и они шли прямиком в его гостиницу. И поздно вечером, всегда опаздывая к отбою, бежали, хохоча, как два подростка. Безумство, чистое безумство…
А потом всё в одночасье рухнуло: Жанну перестали к нему отпускать, директриса школы ввела его в курс дела, взяв честное слово не проговориться отцу: про психические расстройства, наркотики, бесчисленные влюблённости – а он-то полагал, что у неё один… Жанна вернулась домой, но им уже никогда не было так хорошо вместе. Из всего, что Стас про неё узнал, можно было выстроить китайскую стену.
И вот теперь, когда профессор почти что выгнал его, когда он сам приготовился к позорному бегству, вдруг – этот призрак счастливого времени, эти перевёрнутые глаза, этот тихий смех, кувырок – и всё! Она лежит на его руках, невесомая, бледная. Лежит и улыбается: «Ты меня нашёл, негодник!». И дальше по старому сценарию…
Зима навалилась разом: с метелями, невиданными снегопадами, заволокла и укрыла больной город толстенным белым одеялом, остужая чувства и мысли. Дома было тепло, уютно, Шурочка разжигала камин в гостиной, и они все вместе: профессор в своём кресле с высокой спинкой, Стас с Жанной на диванчике – часами глядели на пляшущий огонь, изредка перебрасываясь обыденными фразами. И казалось невероятным, что кто-то может в это время идти пешком через весь город – по обледеневшим тротуарам, под тусклым светом фонарей.
Стасу казалось, что вернулись те недавние и недолгие времена, когда приехавшая из Франции Жанна была в его полной власти, льнула и ластилась, играя роль «послушной девочки». И хотя он знал совсем другие роли этой многоликой бестии, сонное зимнее амплуа Тяджень сейчас устраивало в полной мере. Её редкие ночные набеги – всегда молча, всегда кратко – не оставляли наутро и следа.
Новый год провели чинно, по-семейному, разошлись рано, и Стас улёгся помечтать, вспоминая вечерний разговор с Аи – ей впервые Жаконя позволил недолго поговорить по телефону. Но тут в спальню неслышно проникла Жанна и, как мелкий грызун, забравшийся под одеяло, принялась щекотно покусывать ногти на его ногах, да так и двигалась, урча и кусаясь, и блаженно завыла, вынырнув возле самого лица, вся красная, с мокрым ртом, зажмуренными глазами…
Следующий месяц прошёл под знаком прилив-отлив. Жанна была то спокойно-равнодушна к нему, то временами, будто что-то вспомнив, начинала вдруг рассматривать его руку, ощупывать пальцы, гладить ногти, и Стас уже знал, чем это закончится. Он ничему не противился и ни о чём не сожалел. Рассчитал всё наперёд и милостиво позволял
