за душу цепляла, понимаешь?
Улыбнувшись, Нина как-то странно на него посмотрела.
– А как у тебя с английским, милый?
– Не понял?
– Ну, насколько хорошо ты знаешь английский язык?
– Я его вообще ни хрена не знаю, – выпалил Токарь простодушно.
– Тогда почему ты решил, что в этих песнях, – Нина кивнула на магнитолу, – нет смысла?
– Ну, может, и есть. Только какой? Слов-то я не понимаю.
– А разве обязательно понимать слова?
– Ясен пень! – удивился Токарь вопросу. – А как же!
– Музыка, – сказала Нина, – это в первую очередь экспрессия. Эмоции. Она должна воздействовать на человека на психоэмоциональном уровне, понимаешь?
– Нет, – честно ответил Токарь.
Нина устало вздохнула.
– Салюты. Ты любишь салюты?
– Причем тут салюты? Какие ещё салюты? На Новый год которые пускают, что ли?
– Да, блин, фейерверки, обычные фейерверки!
– Ну, люблю.
– Вот, – Нина подняла вверх указательный палец. – А за что ты их любишь? Чем они тебе нравятся?
– Чё за вопросы? Я вообще не въезжаю. Потому что они красивые, ёпта, чё тут непонятного?
Нина кивнула.
– Красивые, – повторила она и победоносно улыбнулась. – То же самое и с песнями. Совсем не обязательно понимать слова, чтобы наслаждаться красотой музыки. Скорее, даже наоборот: восприятие песни намного чище, когда слушателя не отвлекает необходимость вдумываться в смысл текста. Незнание языка стимулирует воображение. В этом и состоит искусство музыки: передать эмоции посредством звуков, оставляя простор для субъективного восприятия. И с этой точки зрения не существует никакой разницы между музыкальными произведениями без вокальной партии, будь то классика или клубная электроника, и песнями, потому как вокал – это такой же музыкальный инструмент, как и, скажем, балалайка.
Нина вытащила изо рта Токаря сигарету, сделала пару коротких затяжек и вернула обратно.
– И с живописью всё примерно так же, – продолжала она, выпустив через ноздри две тонкие струйки дыма. – Классика есть классика, и как её воспринимать, знает каждый. Хотя бы приблизительно. А вот как смотреть на полотна Гогена или Лотрека? Я уже не говорю о Кандинском.
Токарь откашлялся.
– Мне эти фамилии ни черта не говорят, но я так понял, речь о какой-то мазне?
– Ну типа того, – весело рассмеявшись, сказала Нина, – мазня. Но кáк воспринимать её, если ни фига непонятно?
– Да никак. Мазня – она и в Африке мазня. С дебилов капусту стригут, вот и все.
– Ошибаешься, – Нина помотала головой. – Снобизм не смог бы просуществовать так долго, да ещё и занять почётное место в мире искусства.
Токарь отмахнулся.
– Ай, да дерьмо это всё собачье. Напридумывали кучу красивых слов, чтобы оправдать своё неумение рисовать, а вы рты и раскрыли.
– Согласна.
