она походила на проводника в невидимый мир, в который можно было проникнуть лишь слухом. Мир представлялся необъятным океаном звуковых волн. Она была жрицей, пифией, тактирующей разверстому миру. С кем она была в этот момент? С кем неслась и металась в танце, закатывая глаза, ломая руки и сохраняя при всём этом всю свою детскость?
Скарлатти, Шопен, Бетховен слушали теперь свою музыку под её летающими пальцами. Глупо утверждать, что они писали её не для этой пианистки. Именно для неё были написаны сонаты. Выступление было проглочено в один растянувшийся на несколько произведений миг. Галя с сестрой раскланялись и вышли. Зрители медленно последовали за ними. Что же теперь? Это же не всё! Не конец? У Шишликова с Галей непременно ещё беседа?
Она стоит в окружении поклонниц, отвечает на благодарность и признательность, раздаёт автографы. Иногда смотрит на Она. Но взгляд Оны не задерживается: пробегая мимо, спотыкается, встаёт и спешит дальше. Взгляд не гневный. Он стоит у окна напротив Оны. Между ними четыре-пять женщин, восхищённо благодарящих пианистку за исполнение. Их слова и фигуры сливаются и превращаются в размытый фон.
Она стоит с Оном: женщинам роняет дежурные фразы, а беседует с Оном. Молча, без глаз, без жестов. Ровно, спокойно, тайно поёт: «Приехал. Рада».
Все постепенно расходятся, спускаются вниз. Сёстры в концертных платьях идут в гримёрку. Коридор опустел и затих. На шестом этаже только трое: Шишликов и две переодевающиеся артистки. Первой из класса вышла Вика:
– Уходите. Теперь совсем уходите. Мы только вчера в полиции были.
– Я не для того приехал, чтобы сразу уйти.
Появилась Галя и, не обращая внимания на препирания Шишликова с Викой, начала возиться со своим чемоданом. Вика продолжала:
– Ну раз вы не хотите по-христиански, то будет вам и тюрьма, и штраф, и за повесть ответите.
– Тюрьма? Придётся добавить ещё одну главу.
– Добавляйте. Она по вам плачет. И книгу вашу мы в полицию отдадим.
– Тогда я вам ещё экземпляр подарю.
– Не надо. Вы больной. В лифт вы с нами не сядете.
Командный тон был проигнорирован, и к лифту направились все втроём.
– Не садитесь с нами! Дождитесь следующего! – повторяла старшая сестра.
– Право имею! – отвечал Шишликов.
– Да не разговаривай ты с ним! – вмешалась Галя и первой шагнула в открывшиеся двери кабины.
Когда в лифт вошла Вика, началась возня: Шишликов ступил одной ногой в кабину, а сёстры молча попытались вытолкнуть его вместе с чемоданом наружу. Это у них не получалось: девичьим рукам не хватало силы, и Шишликову было даже неловко перед такой беззащитностью. Ему хотелось им помочь, но он не знал, как это сделать. В ход пошли привычные приёмы: Галя пыталась из-за спины сестры пнуть Шишликова. Это походило на неуклюжий детский мультфильм. Слышались выдохи усилий и вздохи тщетности. Ему стало стыдно за трагикомедию, и он протянул Гале руку:
– Ударь,
