чрезвычайно красивое, он приобретал это на авось. Не на авось кому-то, а на авось конкретному человеку – авось человек это примет. В том, что человеку это подойдёт и понравится, Шишликов не сомневался. Он и замечал это красивое именно в связи с тем или иным милым ему лицом. Вопрос был лишь в обосновании подарка. Если своей дочери, чтобы подарить что-то, повод был не нужен, то для подарков Гале или чужим детям, с которыми у него то и дело складывались приятельские отношения, нужны были весомые оправдания. За три недели, проведённые на Родине, подарков скопилось на чемодан.
– Кому ж ты это всё собираешься дарить? – с неподдельным интересом рассматривали его тётки разложенные платки, подстаканники, лоскутные одеяла и иконы.
– Гале, конечно! Что непонятного? – передразнивала их его смешливая двоюродная сестра Аня.
Так по приезде из России скапливалось много новых подарков, приобретённых вопреки всякому пониманию того, что Галя их отвергнет. Будучи человеком чутким, Шишликов выглядел со стороны полной своей противоположностью – упрямым неотёсанным солдафоном, осаждающим крепость единственным знакомым ему методом. Он сам же критиковал себя за это, сам же и оправдывал. Странная уверенность, что она как женщина подаркам хоть на секунду, но обрадуется, была сильней той действительности, в которой жило его окружение. Откуда родом была эта уверенность, объяснить он не мог ни себе, ни случайным свидетелям своих инициатив.
Прослыть невменяемым членом общества – перспектива не из радостных. Всё общество делилось на прихожан, круги знакомых вне церкви, знакомых на Родине и на коллег. Эти части его окружения почти не соприкасались друг с другом. В каждом кругу у Шишликова была своя ипостась, и, утомившись в одном обществе, можно было переключиться и отдохнуть в другом. Но именно в церковной общине, где человеческих странностей в избытке, прослыть очередным помешанным Шишликову не хотелось.
Богоискание – удел людей раненых, осознающих своё ранение. Церковь – лечебница. Но не та, что излечивает и возвращает в мир здорового человека. Она никого не возвращает. Зализавший возле Христа свою боль пытается ужиться и в миру, и в храме. Через какое-то время это превращается в огромный шпагат, при котором то и дело рвутся связки. Чтобы их не рвать, нужно быть сильным. А оценивать чужую силу – труд ещё тот: чтобы оправдать себя, Шишликову требовалось прежде оправдать всех, с кем его сталкивала жизнь. Никого, никого он не должен отвергнуть, чтобы не быть отвергнутым Галей.
Можно лишь смутно догадываться, какой мир таится в той или иной щуплой старухе и что прячут люди под той или иной невыразительной внешностью. В детстве в деревне Шишликов с братом стороной обходили дряхлую колдунью Ефросинью. Завидя её на лугах, куда она ходила по травы, они сворачивали с намеченного пути, садились на землю и крепко держали взбалмошного пса, чтобы тот не облаял старуху: выжидали, когда та пройдёт мимо. В избе же крепили колючие стебли синеголовника
