версию своих воспоминаний о Гале в виде ёмкой рукописи с портретом на титульном листе.
– Я это читать не буду! – твёрдо произнёс отец Иоанн в ответ на протянутую ему увесистую кипу бумаги.
– Я не для этого, я только показать, что она готова, что обложка красивая.
– Если тебе нечем заняться, то подожди минутку! – священник тихим шагом направился к северным вратам алтаря.
Шишликов стоял посреди храма, оглядывался на покидающих его прихожан и испытывал чувство дежавю. Что-то подобное с ним уже происходило.
Тогда ему было столько же, сколько Гале, и он был влюблён в одну местную художницу. Её звали Эллен, и она совершенно не говорила по-русски.
В первые дни знакомства, когда всё очень хрупко и зыбко, он нарисовал девушке открытку: сидящего чёрного человечка. Человечек выглядел поникшим: что-то довлело над ним, и к образу прилагался текст на почти неизвестном языке – языке кирибати.
Имелся у Шишликова один приятель, побывавший на всех континентах и взявший себе в жёны островитянку. Приятель резко выделялся среди однокурсников прямотой и грубоватостью, что не прибавляло ему симпатий. Он часто и со всеми ссорился, и доверие к его россказням было почти нулевым. И тем не менее Шишликов слушал его с большим интересом. Приятель рассказывал, что ему на свадьбу подарили остров в Тихом океане. Таких маленьких с пальмами островов в архипелаге Южного полушария была уйма, жить на них невозможно, но в качестве свадебного подарка это было грандиозно. Шишликов долго приятелю не верил – уж слишком неправдоподобно звучали его рассказы про три метра над уровнем моря, про государство с единственным консульством в мире, находящимся именно в их городе, про одиночные заплывы на лодке в такие дали, где кругом только синева воды и неба. Про молодую жену, оставшуюся там. Про невыносимую тоску вдали от земли. И вот однажды, к глубокому восхищению Шишликова, приятель накопил денег и привёз-таки с далёких островов свою супругу. Милая и совершенно дикая девушка словно сошла с полотен Гогена. У смуглой улыбчивой микронезийки было два имени, две формы одежды и два языка. Имя латинизированное и родное: Моника и Такауэ. Одежда цивилизованная и национальная. Язык интернациональный и островной.
Моника упрямо не понимала, что от неё хотят. Приятель Шишликова долго объяснял жене, что и как нужно написать, а Шишликову, что на кирибати нет времён, кроме настоящего. После жаркой дискуссии Такауэ накарябала Шишликову на открытке три загадочные фразы на своём языке.
Эллен целый вечер расспрашивала, что обозначает открытка, он отшучивался, что это древняя островная легенда про одну пару, а на следующий день и вовсе изложил её на бумаге. Как подобает романтической истории, легенда вышла грустной.
С этой легендой, умещавшейся на одной странице печатного листа, он носился по переводчикам и друзьям. И, когда однажды художник Рома позвал его на помощь в рытье канавы на территории
