фронта под Львовом. Приехавшие к нам эсеро-меньшевистские делегаты I Всероссийского съезда Советов тщетно призывали к продолжению войны. Солдаты рвались домой. Провалилось и июльское наступление на Румынском фронте.
Георгиевский крест с лавровой ветвью. Таким награждались после февраля 1917 года офицеры, отличившиеся в бою.
Среди офицерского состава, в том числе и в нашем полку, чувствовалась некоторая растерянность. Значительная часть кадрового офицерства, монархически настроенная и не желавшая вообще никакой революции в стране, откликнулась в августе на призыв нового верховного главнокомандующего генерала Л. Г. Корнилова и была официально направлена в его распоряжение. Другая часть офицеров, особенно из тех, что пришли в армию в период войны (прежде всего наиболее прогрессивная в 26-м корпусе нашего фронта), постепенно сближалась с солдатскими массами.
Этой дорогой, сначала медленно, а затем все быстрее, шел и я. Падение монархии я встретил с энтузиазмом. Теперь мне казалось, мы будем отстаивать республику и интересы революционной отчизны. Но вскоре я увидел, что эти интересы разные люди понимают по-разному. Армия раскололась. По одну сторону остались солдаты и передовое офицерство, а по другую – те, кто продолжал призывать к «защите отечества». Может ли истинный патриот быть не со своим народом? Нет! – отвечал я сам себе. Значит, правда не там, где я искал ее раньше. Окончательный удар по моим иллюзиям нанес Корниловский мятеж. Я постепенно стал осуждать войну, проникся недоверием к Временному правительству.
Полк наш после тяжелых боев восточнее Дорна-Ватра, находясь в резерве 4-й армии генерала А. Ф. Рагозы, отдыхал под городом Аджуд-Ноу. Мы ловили каждое слово, доносившееся до нас из тыла, внимательно слушали рассказы о демонстрациях гражданского населения и гарнизонов в Яссах, Кишиневе, Одессе и других крупных городах и ждали решающего поворота в событиях, понимая, что существующая неопределенность – временное явление. Под Аджуд-Ноу и застало нас потрясшее всех сообщение о грянувшей Октябрьской революции. Солдаты бурно обсуждали Декреты о мире и о земле, бросали винтовки, братались с австрийскими солдатами, открыто высказывали недовольство начальством и приветствовали новую власть, выражающую интересы народа.
Ненавистным офицерам порой грозил самосуд. Углубился раскол и в среде офицерства. Еще недавно мы сидели за одним столом, а теперь бывшие товарищи по оружию злобно глядят друг на друга. Видел такие злые взгляды и я – за то, что признал Советскую власть, «якшаюсь с большевиками» и бываю в Совете солдатских депутатов.
Назревало и во мне решение оставить военную службу. Нам было известно, что правительство рабочих и крестьян ведет переговоры о заключении мира. Началась стихийная демобилизация. Почему же я должен сидеть в Румынии во имя неведомой мне цели? Было время, когда я вел солдат в бой и полагал,
