в чужие дела), а мужчины, очень надеюсь, посвятят себя важным государственным делам, творчеству и размышлениям! Кроме того, мужчины смогут оставаться дома и давать приличное образование детям. Мужской ум, беспристрастный и независимый, подходит для этого как нельзя лучше. Подобная система даст мужчинам возможность раскрыть свои таланты надлежащим образом. Я усматриваю тут единственный минус – вы, женщины, станете слишком деспотично управлять делами.
– Ты серьезно рассчитываешь, что я стану спорить? – спросила Миллисента.
– Нет. Я сейчас не в форме. Разбрасывание навоза окончательно подорвало мои умственные способности.
Следующее утро Миллисента посвятила перестановке мебели в доме Дика. К обеду каждая деталь обстановки оказалась на новом месте.
– Так гораздо лучше, – заявила она, с довольным видом оглядываясь вокруг.
Неожиданно раздался стук в дверь. Отворив ее, Дик с изумлением увидел на пороге Хаймана.
– Решил заглянуть, узнать, как ты, – объяснил он.
– С тех пор, как Миллисента переставила мебель, у меня все отлично! – съязвил Дик.
Он с наслаждением пользовался возможностью поупражняться в сарказме. До прошлой виртуозности было еще далеко, однако практика, безусловно, поможет снова выдать что-нибудь по-настоящему острое и ядовитое.
Хайман, натянуто улыбаясь, пожал Миллисенте руку. Он испытывал раздражение, так как надеялся поговорить с Диком наедине. Повернувшись к ней спиной, Хайман заговорил с Диком.
– Мы не виделись с того рокового дня. Ну что, как прополка репы?
– Довольно паршиво, – признался Дик.
– Все-таки лучше, чем каторжные работы?
Дик вяло кивнул, догадываясь, что неизбежно последует дальше.
– Я смотрю, ты хорошо устроился, – продолжал Хайман.
– Да, ты должен радоваться, – вмешалась Миллисента.
– До сих пор не могу понять, почему ты так поступил, Гринау. В душу мне плюнул! Не ожидал от тебя, – с чувством произнес Хайман. – Это называется дезертирство! Измена!
– Поддерживаю, – голосом обвинителя произнесла Миллисента. – Он не имел права отступаться от своих принципов!
– Он не имел права отступаться от истины, верно я говорю, мисс Гринау? – Хайман обернулся к Миллисенте, радуясь появлению союзника.
– Конечно! – закивала она. – Конечно! Хотя я совершенно не согласна с вашим пониманием истины, но раз уж Дик заявил, что не желает воевать, то должен был отстаивать свои убеждения до конца и отправиться в тюрьму!
Дик с невозмутимым видом зажег трубку. Он пытался скрыть, что чувствует страшную неловкость под прицелом двух пар глаз, в которых читалось беспощадное обвинение.
– Твоя позиция, Дик, нелогична и несостоятельна, – заявила Миллисента.
Какое облегчение! Наконец-то вспомнили, что он тоже здесь!
– Уж
