её нет. А увидел маму, и обида просто сдулась, как воздушный шарик. Значит, «обида» – это не просто слово. Оно имеет форму, размер и обладает силой убеждения, а значит, оно живое! Я должен повелевать обидой, а не она мной!»
Он нарисовал огромный черный вулкан с извергающейся лавой, будто это не воронка, а искаженный злостью рот, а лава – гадкие, режущие слух слова, сметающие всё живое на своем пути! Рядом с вулканом пририсовал вихрастого мальчика с дирижерской палочкой. В конце, где необходимо было указать свои действия, размашисто написал: «Хочу простить» и поставил жирный восклицательный знак. Выбрал алого цвета самозапечатывающийся конверт и выскочил из комнаты.
Влетев в самую последнюю минуту в Лучистый кабинет, он с надеждой протянул конверт Заботушке. Ангелик, нахмурившись, показал на потолок. Там короткий солнечный луч указывал на цифру «два», а длинный луч вот-вот должен присоединиться к цифре «двенадцать».
– Ну, ещё одна минута! Я ведь не опоздал! – вскричал он.
И это было последним, что он успел сказать. Кабинет превратился в сияющий тёплый шар. Он стоял в самом центре шара, и ласковые лучи приятно обволакивали его. «Радоваться особо нечему», – понимал Борька. Он не раз проходил через этот хитрый приём Ангеликов. Или он сейчас окажется перед Магом, или… на сей раз пронесёт. Зажмурив глаза, шептал лишь одно:
– Пожалуйста, ну пожалуйста…
Мальчишка осторожно приоткрыл один глаз, затем второй. Убедившись, что так и остался в кабинете, а Умора и Заботушка «испарились», Борька, радостно вскрикнув, ринулся прочь.
Есть хотелось жутко, живот призывно урчал, и ноги сами собой несли к озеру, где располагалось кафе со смешным названием «Нямка». Это дома он мог перехватывать на ходу, пока родители на работе. Контролировать некому. А тут есть нужно вовремя, правильно и с удовольствием. И никто с тобой не церемонится.
Когда Борька перенёсся неожиданным образом в Волшебную страну, он и представить не мог, что его ожидает! Всю первую неделю его окружали Ангелики: Заботушка и Печалька. Терпеливо выслушивали каждодневные излияния его души на ужасную, как он тогда предполагал, жизнь дома. Хотелось реветь, и он не стеснялся своих чувств. Печалька и Заботушка плакали вместе с ним. К вечеру он еле доходил до кровати, падал не раздеваясь как подкошенный и тут же засыпал.
На следующей неделе его передали в руки Уморе и Бедовому. С Уморой они хохотали все дни не останавливаясь. Борька даже не представлял, что такое возможно! От смеха болел живот, скулы, текли слёзы. Он падал на спину, дрыгал ногами, катался по полу, держась за живот, когда смотрел, как Умора показывал клоунскую сценку. Смеялся, плюхаясь с разбегу в стог сена. Смеялся, гоняясь за бабочками по полю. Пел весёлые частушки и смеялся! Бегал по лужам босиком и смеялся! Жонглировал любимыми слоёными трубочками и умирал со смеху!
Бедовый поначалу показался сумасшедшим. Не спрашивая согласия, запихнул Борьку в вертолет прямо на место пилота и заставил самостоятельно совершить полёт. А ещё предложил пройти прямо по воде, как
