оголя, авантюризма, поспешных решений, обломов, заморочек и тонны прочей русской хрени.
В ней есть жизнь. Есть смерть. В ней есть Он.
Это н а с т о я щ а я поэзия в строчку. Это проза с крепкими яйцами и при этом щемяще-женская, светлая и, не побоюсь этого слова, лиричная. Написанная быстро, как-будто в пути, на корточках, у заплёванного окна в плацкартном вагоне скорого поезда А я-в-Никуда.
Именно так писал великий певец Дороги Джек Керуак. Именно так писал великий певец Любви Чарльз Буковски.
Не ищите в этой книге себя и того парня. Не ищите в ней параллелей с уже прочитанным. Любовь на колёсах – это исповедь здесь и сейчас. Любите Наташу! Любите её потерянное время! Читайте молча и восхищайтесь.
Это прямая речь, бьющая не метясь, с бедра и прямо в сердце. Здесь нет розовых соплей, причитаний, позёрства и рассуждений о бабьей доли.
Читайте, что написано сверху, тупицы: это п о э з и я. В ней нет искусственного шлака, она вся – из СЕБЯ.
Перефразируя самого себя в стихе Constanta, добавлю:
Любовь. Дорога. Всё как прежде. Не изменилось ничего. И горло сдавливает нежность, и в сердце чавкает стекло.
В путь!
Гений (Макс Салтыков)
Он Юма с Кантом не читал,
Он Майский Лай любил и слушал,
Но вынимал из тела душу
И с водкой выливал в стакан.
Он не красив был, скверно пел,
По фени ботал, мог и матом,
Он был не лордом, но солдатом.
Но, сцуко, как любить умел!
Он не коптил – он жёг! Звенел.
Впивался жадными губами,
Весло ломал – так грёб руками.
И мог. И делал. И посмел.
Давным-давно, лет этак много назад, жили-были девочки и мальчики. А потом они состарились. Но успели начудить, нашалить и оставить добрые и светлые следы в моей всё впитывающей памяти… Я так и не научилась фильтровать, сортировать, выбраковывать. Так и валяются, пылятся на полочках, в сундучках, да просто по углам, воспоминания разные. Иногда попадаются под ноги, я их отпинываю подальше, а он шепчут, щекочут пятки, дразнят, зовут. Некоторые забираются на колени и, как котята, свернувшись в тёплый, пушистый комочек, мурлычат, согревают, успокаивают. Некоторые царапают, пичкают болью, горечью. Но все они любимы мною, все – мои.
Поезда, поезда… Сколько же простукано с вами километров, дней, лет, жизней. Сколько всего случилось… И до сих пор несёте вы лёгкие облака моих прошлых жизней… Счастливого вам пути…
В универе начались каникулы. Мы с Любаней успешно отстрелялись по преподам на сессии, Отмыли от шпаргалок свои ляжки, стряхнули все статистики, капиталы, теры-веры и прочую лабуду, собрали чемоданы и намылились в Семипалатинск на паровозе. Да, на самом настоящем паровозе. Любкин зять подкинул нам штук 10 автомобильных шин.
Мы стояли на перроне, разделённые резиновой башней. Проводник нас пускать не хотел. Была зима. Славка, муж Любаниной сестры, обхаживал проводников. Мы с наслаждением курили и медленно тянули Миллер, разгрызая попадающиеся льдинки. Снег.… Морозец… Каникулы… Идилия…
По скрипу поняли, что к нам кто-то присоединился. Резкий парфюм выдал – мужик. Принюхавшись, поняли – два мужика. Через 5 минут паравоз скажет чух-чух, а Славка бестолково скачет возле проводника. Парфюм переместился левее, отдалился по направлению к вагону. Шины ушли с ним.
Два молодых парнишки, лет 25-и, скоренько и браво закинули нашу резиновую башню в вагон, проводники уважительно хмыкнули, зыркнули на Славку, мол: «Учись, сопляк», засунули в карман тугрики, полученные от парней и сердито сказали: «Барышни, поезд отправляется. Накуритесь по дороге». Нас долго уговаривать не надо. Да нас вообще не надо уговаривать, вот отговаривать приходилось частенько. Парни помогли нам вскарабкаться по скользким вертикальным ступенькам, подхватили чемоданы и порысили вглубь вагона. Мы – за ними. Славка махал рукой, счастливо улыбаясь. А как же, тесть будет доволен его подарком.
Оказалось, что едем с парнями через купе. Только не с двумя, а с одним. «Провожающие покидают вагон».
Всё. Паровоз протрубил боевую готовность. Мы с Любашей тупо смотрели на подарок, который занял всё наше купе. И как быть? Места не осталось никакого. Любка пнула шины, матюгнулась и задумалась. Я пошла к новому знакомому, якобы выразить признательность, а на самом деле намекнуть, что спать нам негде. Парень оказался сообразительным, махом распихал вонючую резину по закромам купе и ушёл. Вот те на! И всё! Приставать не подано. Я загрустила. Зря. Впереди, под паровозный
