номер на телефоне наберет. Ха!
Уже от дверей Хозяйка спросила:
– Ему… было очень больно?
– Ну не знаю… – отозвался доктор по заведенному им самим обряду. – Не думаю, не должно было. Я же говорю: две инъекции! Лошадиная, поймите вы, доза… Нет, больно не было. Сейчас поболит немного, это правда. Вам, дорогая моя, радоваться надо, что обошлось. Вовремя спохватились.
Сквозь дрему Старый Пёс подумал, что не отказался бы от бриллиантового ошейника с единственной целью: дождаться, когда противный «зверушкин» доктор попытается сковырнуть пару камешков, ну и… прихватить с поличным. «Радоваться его малышкам подавай…»
В новый дом Старый Пёс въехал исхудавшей полудохлятиной с длинным, грубым шрамом на животе, почти что по всей длине. Шрам в дюжине мест перехватывали размашистые стежки, не оставляя сомнений в том, что мальчикам в школах домоводство не преподавали. Хозяин дважды в день смазывал шов кусачей зеленкой, но Старый Пёс стоически переносил экзекуции. Он был в новом доме, они снова были вместе с Хозяином и Хозяйкой, а за такое счастье Старый Пёс готов был терпеть и большие неудобства, чем выкрашенный жгучей отравой живот. Язык, кстати, в результате непослушания и прогулкам по животу, тоже позеленел, но его, что удивительно, совсем не щипало. Если бы щипало язык, то скорее всего Старый Пёс был бы вынужден, вопреки собственным зарокам и клятвам, намекнуть Хозяину подоходчивее на потребность сыскать зеленке замену. Что-нибудь щадящее. Например, мазь из… шоколада.
Шоколад, так считал Старый Пёс, прекраснейшим образом способствовал заживлению любых ран. Как душевных, так и физических. Об этих целебных свойствах Старый Пёс узнал от Хозяйки. По секрету, конечно же. Оба сознавали, что Хозяину не достанет ни догадливости, ни гуманизма, чтобы по достоинству оценить методику, одобрить ее и самому принять на вооружение. Всякий раз, вспоминая вкус лакомства, Старый Пёс упрекал Хозяина в черствости: «Перенесшее тяжелейшую операцию и лишь чудом выжившее животное – это уже не просто какая-то там собака, какую баловать „себе дороже“». Впрочем, шоколад поступал из другого «ведомства», и Хозяина было легко прощать: «Никто несовершенен, если он не собака. Собаки тоже бывают несовершенны. Как правило, они такие и есть. До чего трудно жить в окружении несовершенства! Но Хозяин – он всё же хороший…» Правда, если бы зелёнка начала щипать язык… Но к языку, как уже говорилось, зелёнка проявляла необъяснимое снисхождение и весь свой гнусный характер вымещала исключительно на животе, особенно на стежках.
Сейчас этот шов на собачьем брюхе мерз сверх всякой меры. По разумению Старого Пса, эта часть его тела была доне́льзя изнежена хозяйскими поглаживаниями, ставшими особенно частыми после перенесенной операции. Ну а потом, как водится, почесывание собачьего живота само собой вошло в привычку. У обоих – и у человека и у его питомца.
Старый Пёс понимал, что глупо злиться на собственное тело, тем более не на все, а только на его часть, однако случившиеся неприятности следовало к чему-то привязать, и пузо подходило для этого как нельзя
