себя мирно. Лишь иногда терялись в складках одежды, чтобы тут же появиться снова. И, как только они появлялись, у Рыбы замирало сердце.
– Мне, пожалуй, достаточно, – осторожно произнес Рыба, стараясь не смотреть на копья и ружья в руках самоедских крошек.
– Чего? – вскричал Николаша.
– Достаточно. Инаф. Суфисьенте. Кванто баста!
– Чего?
– Мне больше не наливать.
– Шутишь, что ли?!.
Человечки, еще секунду назад не собиравшиеся покидать хозяйские охотничьи угодья, неожиданно отделились от тела Николаши и полетели в сторону Рыбы-Молота, на ходу выстраиваясь в журавлиный клин.
Надо же, заглючило! Паленую водку подсунула, гадина, не иначе! Травануть меня решила, харыпка, мандалэйла! Пропал я не за хрен собачий… –
обрывки панических мыслей скачут в голове Рыбы-Молота, задирают ноги и трясут юбками, как кордебалет: то ли Мулен-Ружа, то ли Фридрих-Штадт-Паласа. И музычка звучит соответственная, пошло-кафешантанная.
Канкан, о да!
Маленькие человечки тоже подчиняются ритму канкана. Но трясут они совсем не юбками (юбок, понятное дело, у них нет) – потрясают оружием. Бряцают им. Приближаются к лицу Рыбы-Молота, увеличиваясь в размерах. Причем – не целиком, разбухают только головы, покрытые меховыми капюшонами. Теперь уже можно в подробностях разглядеть их физиономии, но лучше этого не делать:
физиономии страсть какие неприятные,
омерзительные!
Такие бывают у оборотней, не единожды описанных во всех мыслимых культурологических источниках. Оборотней большинство, но есть и волки в чистом виде. Они кажутся выписанными прямиком из провинциального зоопарка, лишенного финансирования, и потому готовы загрызть любого. Галерею образов завершает нечто среднее между голым черепом и маской конвейерного убийцы из такой же конвейерной серии ужастиков «Крик», Рахиль Исааковна к ним особенно благоволила. Но та, киношная, маска была статичной (такой же статичной, как и череп), а эта… Эта скалится и выражает отнюдь не положительные эмоции: гнев, ярость, исступленную злость.
Пропал я не за хрен собачий… кошачий… буйволиный… –
внутренне содрогнулся Рыба-Молот, не в силах отмахнуться от кошмарных рож. Их очертания и плотность, между тем, кардинально изменились: теперь это был всего лишь дым – то ли сигаретный, то ли пиротехнический. Дымные, но по-прежнему оскаленные пасти легко проникли в глаза и ноздри Рыбы-Молота, заползли в рот, в ушные раковины. И…
…растворились где-то в глубинах организма.
Или – в глубинах некрепкого Рыбьего мозга, где до сих пор складировались кулинарные рецепты, наброски ненаписанной книги «Из жизни карамели и не только», таблицы мер и весов для сыпучих продуктов, тоска по Кошкиной, тоска по Юдифи… тьфу ты, холера! – по Рахили Исааковне; ноты к песне «Ля бисиклетте», всевозможные рингтоны во главе с самым главным – про Изящную Птицу, смыслоуловители
