культурная столица?
– Точно. С ним.
– Смотри там, поосторожнее…
– В смысле?
– Он – человек непростой.
– И что это значит?
– Непростой – значит непростой.
– Да знаю… Депутат он.
– Депутат… Депутат – дело пятое.
– А четвертое с третьим?
– Говорят, шаманствует он… – «Зови меня Наташей, не ошибешься» понизила голос. – По настроению может такого нагнать… Век не расхлебаешь!
– Не верю я во все эти мистические штучки, – соврал Рыба.
– Ну, не веришь, так не верь. Мое дело – предупредить…
…Все последующие события (точнее было бы назвать их бесчинствами) Рыба-Молот помнил смутно. Кажется, он нарядился в облысевшую напольную шкуру и, рыча, бродил по квартире. Николаша при этом без продыху бил в шаманский бубен, размахивал колотушкой и выкрикивал что-то нечленораздельное. Затем они поменялись ролями, и теперь уже в бубен бил Рыба-Молот. А Николаша изображал из себя тотемное животное – то ли медведя, то ли росомаху. И странное дело – ничтожная, траченная молью и временем шкура, стоило прикоснуться к ней Николаше, моментально видоизменилась. Теперь это был полноценный мех – блестящий, свеженький, переливающийся самыми разнообразными волшебными оттенками. За одно прикосновение к нему гламур обеих столиц поубивал бы друг друга, повыдрал бы все волосы и сломал все ногти конкурентам. Когда же Николаше надоело ходить в шкуре и он сбросил ее на пол, та приняла свой обычный, затрапезный и занюханный вид.
– Шаман, ёптить! – возопил Рыба-Молот, падая ниц перед депутатом Городской думы. – Как есть шаман! Волшебник Изумрудного города!..
– Вот только про Изумрудный город не надо, – помрачнел Николаша. – Давай все выбросим отсюда на хрен!
– Что именно?
– Все!
– Заметано! А куда будем выбрасывать?
– В окно, куда же еще?
Первыми в окно полетели рекламные проспекты, агитационные материалы, микроволновка и импровизированный мини-бар. Затем настала очередь стульев, тахты, деталей стенки и холодильника. Вошедший в раж Рыба чуть не выпихнул вместе с наивным «Днепром» самого Николашу: в самый последний момент тот удержался за резинку, висевшую на дверце.
Потом они синхронно мочились, стоя на подоконнике и определяя попутно, у кого длиннее струя. Длиннее, намного длиннее оказалась у Николаши – и в этой, поистине невероятной длине снова проступило его шаманство.
– Давление тридцать атмосфер, как в пожарном брандспойте, – горделиво заметил Николаша.
– А в брандспойте тридцать атмосфер? – удивился Рыба. – Мне казалось, что меньше.
– В любой момент могу увеличить до тридцати. И даже до сорока. При дальности полета сто километров. Нет, двести! Нет, триста шестьдесят пять!
– А до полюса достанешь?
– Запросто.
