и ребристыми растопыренными лапищами. Напротив пляжного домика у причала шелестел мотор скоростного катера. «Водитель» неспешно курил, расхаживая по танцующим под тяжестью его шагов доскам. Кончик сигареты в его кривоватых пальцах, наверно, привыкших плести сети, то вспыхивал красноватым огоньком, на мгновение озаряя грубоватые черты опаленного солнцем и ветром лица немолодого мужчины, то блекнул.
Двое стояли на берегу почти у кромки воды, плотно прижимались друг к другу. Их силуэты в размытом свете зарождающегося дня слились в один, напоминая неуклюжего толстяка.
– Тебе пора, – хрипло прошептала она, точно боялась кого-то разбудить, хотя знала, – кроме их двоих, не считая капитана, на острове никого больше нет, и, протиснув руки между плотно прижатыми телами, легонько толкнула его в грудь. Он не шелохнулся. – Иди, – в голосе появилась требовательность, – ты опоздаешь на самолëт.
– Не гони меня. Успею.
Он взял еë за запястья, бережно завел руки ей за спину и прильнул губами к влажным от его недавнего поцелуя губам. Она поспешно ответила на ласку и попыталась высвободить руки. Он не отпускал, а она, предвидя тщетность своих действий, прекратила попытки. В такие минуты сопротивление опасно, оно разжигает страсть, лучше обратиться к разуму.
– Перед смертью не надышишься. Пришло время расставаться. – В последние слова она вложила остатки решимости в надежде разрубить связывающий их эмоционально-чувственный канат.
– Ты меня гонишь? – Он, чуть ослабив хватку, отстранился. Его смоляные широкие брови слегка приподнялись, в голосе скользнула недоуменная обида, которая тут же исчезла. – У меня ещë есть несколько минут. – Он снова привлек еë к себе.
– Не надо. Ты превращаешь проводы в муку. Поверь, – она пристально посмотрела ему в глаза: большие, карие, очень выразительные, чуть красноватые от бессонницы, – мне не хочется тебя отпускать, просто так надо. Так правильно. Сказка закончилась. Пора возвращаться к реальности.
Она резким сильным движением выдернула руки, отступила на несколько шагов и мгновенно превратилась в ледяное изваяние, такое же холодное, такое же непреступное, как будто внутри неë щелкнул переключатель. Теперь вместо чувственной, нежной, страстной возлюбленной перед ним стояла Снежная Королева. Он немного опешил от подобной метаморфозы в то время как «статуя» продолжила: «Помнишь, о чем мы договаривались? – Укоризненно-вопросительный взгляд обжëг его лицо. В этот момент он почувствовал себя клятвопреступником. – Время вышло!»
Слова хлестнули как пощëчина. Больно, но она не должна этого видеть, он на мгновение сомкнул ресницы. «Как бы там ни было – думал он, – она права. Он обещал. Обещал, чëрт бы его побрал! А что ещë оставалось делать, если она подобно оловянному солдатику из сказки Андерсена настаивала на платонической дружбе, угрожая разорвать отношения при малейшей попытке переступить невидимую границу дозволенности. ОНА была ему необходима. Их переписка, их часовые телефонные разговоры, их редкие встречи, ЕЁ хрипловатый смех, ЕЁ дикие, необузданные зелëные глаза, заглядывающие в самые потаенные уголки его души, ЕЁ запах – всë стало частью его жизни, от которой было немыслимо отказаться. Однако что делать мужчине, внутри которого полыхает далеко не платоническое желание размером со вселенную и его невозможно утолить близостью с другими женщинами, даже самыми искусными в премудростях плотской любви? Разве он не пытался тушить пожар? Конечно, пытался и не раз, но каждая сторонняя связь усиливала жажду обладать той единственной, удерживающей их продолжительные отношения в рамках бестелесных контактов. Как ещë он мог вырвать огненный шар, проникший в область паха, когда впервые, вдохнув ЕЁ запах, утонул в омуте зëленых глаз? Он знал только один способ заставить «вселенную» начать процесс сжатия в первоначальное «ничто» – соединиться с НЕЙ в многочасовом танце обнажëнных тел. Это был хорошо проверенный, безотказный способ избавиться от физического влечения, он прибегал к нему многократно, всегда убеждаясь в правоте высказывания – «Мужчина не вожделеет того, что имеет». Когда-то его романы сменялись с третьей космической скоростью, женские лица сливались, как рисунки на детском волчке. Правда, некоторые всë же выделялись из общей массы, с ними он поддерживал дружеские или деловые отношения, оставаясь абсолютно равнодушным к прелестям своих бывших пассий. Они больше не возбуждали его мужское начало. Исключением из вереницы девиц, прошедших через его постель, была его жена. Ей удалось замедлить, почти остановить карусель мимолетных связей. Он нежно любил еë, хотел, – она всегда пробуждала в нем страсть.
«Редкая птица долетит до середины Днепра», – писал классик. В его жизни тоже встречались подобные птицы, которым удалось облететь расставленные им сети обольщения, сплетенные самой Природой из невероятного шарма, мощной притягательной силы, сногсшибательной сексуальной энергии. Он смотрел им вслед без сожаления, без желания догнать. Он отпускал их с той же легкостью, с которой готовил ловушку. Его самолюбие не было ущемлено их отказом, он знал силу своей власти над слабым полом.
