А нет, так хотя бы покрасоваться, пустить пыль в глаза.
* * *
Он шёл по устланному ковровой дорожкой коридору, любезно раскланиваясь с мужчинами, холёнными женщинами и их отпрысками.
Вежливая, профессиональная улыбка не покидала его лица, и лишь иногда, на короткое мгновение, на нём проскальзывало что-то жестокое и ненавидящее.
У самого входа в ресторан он столкнулся, почти нос к носу, с начальником службы безопасности и двумя его подчинёнными.
– Как успехи, Вениамин Семёнович? – немного иронически поинтересовался директор. – Всех шпионов и нарушителей судового порядка выловили, или как? Может кто-то остался? Так я, с вашего позволения, помогу.
Начбез, посмотрел на него, как на недалёкого человека, или прилетевшего с луны.
– Вашими молитвами. Вашими молитвами, – в тон ему ответил офицер, и не задерживаясь, пошёл дальше.
Его подчинённые, не убирая с лиц официального выражения, последовали за ним.
Тоже мне… Корчит из себя чего-то, прошипел ему вслед Панас Григорьевич!
После этой короткой встречи настроение его испортилось, и он, бубня: «Выскочка! Тоже мне, Царь и Бог… Давно ли на захудалом вокзалишке штаны протирал?», – прошёл к барной стойке.
– Налей-ка мне, любезный, коньячку грамм двадцать… Нет, лучше пятьдесят, – приказал он бармену.
Пока бармен наливал коньяк, он внимательно рассматривал его. Придя к какому-то выводу, он спросил:
– Ты из новеньких, что ли? Что-то я тебя раньше не видел здесь, – и добавил: – «Запиши на мой счёт. Он у меня давно открыт. Посмотри свои талмуды, если не веришь. Я старожил уже, между прочим».
– Да. Я первым рейсом иду, – наливая напиток в стакан, ответил молодой парень, – Почему под запись? Вы кто будете?
– Я-то… Я коммерческий директор! – с апломбом ответил Панас Григорьевич. – Так что… наливай и записуй – грубо ответил он.
Бармен нерешительно посмотрел на Панаса Григорьевича, затем перевёл взгляд в сторону стоявшего чуть в стороне администратора.
Поняв его немой вопрос, администратор разрешающе кивнул головой.
А Панас Григорьевич, взяв со стойки стакан, сделал глоток, и отвернувшись от бармена стал рассматривать сидящих за столиками посетителей.
Их было не очень много. Все разные: не только по одежде и драгоценностям на супругах, но и по поведению.
Смокинги, вечерние платья… – это был другой мир!
Но у всех на лицах были написаны самодовольство, и даже какое-то пренебрежение к окружающим.
От одного их вида у Панаса Григорьевича что-то сжалось внутри, и он прошипел, но так тихо, что стоявший за стойкой бармен ничего не понял – «Пиявки! Кровососы! Жируете? Мне бы ваши деньги, с завистью подытожил он свою обличительную речь!».
Но всё же один человек его услышал. Это был молодой человек
