очередную забавную историю.
Зима в деревне.
Поздний предновогодний вечер. Глубокая тишина, будто всё замерло, затаилось перед шумными праздниками. Как по заказу ни одной проезжающей машины. Гирлянды огней на елках в домах напротив, словно морзянкой мигают: «Скоро Новый год!» За моим окном белая стена танцующих в свете фонаря снежинок призывает честной народ выйти на улицу и почистить дорожки. Эх, как соскучились мои руки: взять бы лопату, почувствовать гладкую поверхность деревянного черенка да покидать пушистого снега. Затем повернуться и с удовлетворением посмотреть на проделанную работу. Представил себе эту живую картину, и вспомнилась зима в деревне.
В былые времена, когда лето было летом, а зима – зимой, снегу наметало вровень с крышей избы: бросишь взгляд на деревню, и только чёрные трубы, дымящиеся на фоне бескрайней белой целины, видны. На ночь запирались, лопаты оставляя в сенях, поближе к двери. Иначе утром не выбраться по сугробам к сараю скотину кормить.
Дыхание облачком пара растворяется в морозном, колючем воздухе, пахнущем конским навозом. Развалившийся в санях на соломе мужик в тулупе окриком погоняет лошадь. Небо чистое, кругом светло до рези в глазах. Но нас это не останавливает. С соседкой – веселой, боевой девчонкой Маринкой в огромном сугробе копаем штаб, благо снег прессованный и можно вырезать кубики, формируя стол и стулья. А если наиграемся в войнушку, бесстрашно, громко оглашая округу криками: «Урааа!», сальто-мортале прыгаем с крыши дома в зимнюю перину до «не могу больше».
А когда сил не остается, краснощекий, уставший, но довольный, вваливаешься через порог в избу, как в бане пару напустив. Бабушка наругает, потребует вернуться в сени веником смахнуть снег с валенок. Быстро скидываешь простуженную верхнюю одежду и прижимаешься к теплому, выкрашенному известкой боку печки. Отогреваешь замерзшие пальцы, будто в них тысяча иголок воткнута, и слушаешь музыку «симфонического оркестра»: печь гудит натужно, как труба, завышая и понижая тон; бабушка звенит и гремит заслонкой, как медными тарелками, вытаскивая ухватом из утробы печи чугунок с гороховым супом. Вкусный запах разлетается по всем углам задней избы. Мне невтерпёж – еще немного и изойду слюной. Дед по случаю праздника выставляет на стол уже поспевший пузатый, медного отлива самовар и зовет к столу. Отменно притомленный супец с красноватой картошкой и неразвалившимся горохом в прозрачном бульоне быстро заканчивается в моей тарелке под звон ложки.
Хочется еще, но добавки не прошу: нужно место для ароматного чая. Нальешь в блюдце горячего заваренного зверобоя, душицы и шумно отхлебываешь с янтарным ароматным медком вприкуску, причмокивая и кряхтя от удовольствия.
Напившись чаю, возвращаешься на печку, в обнимку с рыжей кошкой поудобнее расположишься на лежанке за цветными задернутыми шторками. Глаза закроешь и слушаешь тиканье часов с кукушкой и негромкий разговор стариков. «Завтра надо секретную комнату
