права ее задерживать! Это произвол и беззаконие! Я буду жаловаться президенту! – взывал он к висевшему на стене портрету Врангеля; тот, по местной традиции изображенный в виде главкома Крымской армии, в кубанке и черкеске с газырями, испепелял врагов Белого движения грозным взглядом, устремленным куда-то в темный угол под потолком.
Лиза в глубине души ожидала, что сейчас перед ней будут расшаркиваться и извиняться за незаконное задержание. Но Самоедов при виде задержанной даже ухом не повел. Если кто и был изумлен, так только Левандовский, который как раз что-то втолковывал полусонному приставу. Пожалуй, ради того, чтобы увидеть, как у летчика лезут глаза на лоб, стоило и под арест попасть. Что же до Самоедова, тот будто сроду в кино не ходил: видно было, что для него что Лиза Тургенева, что герцогиня Виндзорская – пустой звук. Отстраняясь от бушевавшего Павла, он разомкнул челюсти и брезгливо велел городовому:
– Посади этих за решетку.
– Павел, замолчите, – приказала Лиза.
Хватит и того, что ее притащили в участок – а уж оказаться в клетке на манер мелкой воровки у нее вовсе не было никакой охоты.
– Евгений, придется вам опять меня выручать, – вздохнула она, убедившись, что за красивые глаза никто ее отсюда не отпустит. – Прошу вас, отправляйтесь к нам домой и пришлите поскорее Клавдию Петровну! Они тут у нее мигом по струнке забегают!
– Есть прислать Клавдию Петровну, – кивнул тот, не вдаваясь в лишние расспросы, и удалился, бросив напоследок: – А с покойником пусть сами разбираются. И где их, таких тупых, делают…
Павел, смирившись, стал наконец отвечать на протокольные вопросы Самоедова, цедя реплики с видом крайнего одолжения, а Лиза примостилась на откидном сиденье у стены и сложила на коленях руки, чтобы по возможности скрыть чрезмерную вольность своего наряда. Ей хотелось убраться отсюда, пока не нагрянули газетчики. Она уже мысленно видела, как это зловредное племя мчится в Симеиз на крыльях сенсации, хищно готовя к бою свои «лейки» и «роллейфлексы», заправляя в них пулеметные ленты фотопленки, взводя курки затворов и заряжая фотовспышки лампочками, словно орудия – снарядами.
Пока писарь под одуряющее бормотанье радио с томительной медлительностью выводил на бланке: «Девица Елизавета Тургенева, православная, 26 лет…», она совсем извелась от нетерпения. Где же тетя? Почему не спешит на выручку? А эти стражи закона тоже хороши! Вон какие бугаи – в портупеях, с револьверами, кулачищи как у громил. Им бы бежать на поиски убийцы, а они расселись тут и кропают бумажки, тратят время на нее, Лизу, ни в чем не виноватое и совершенно безобидное существо… Из них какого ни возьми – морда квадратная, взгляд пустой, какой-то скрежет вместо речи. В самом деле, где таких выводят?..
Ее размышления были прерваны явлением нового лица. Посреди полупустого помещения, по раннему времени еще не успевшего заполниться своеобычным комплектом подгулявших отдыхающих,
