указала на кремнистую тропку, нырявшую в узкий просвет между кипарисами, с тем чтобы подняться по крутому склону.
Дорожка была узкая, и Левандовский пустил Лизу вперед. Дыша ей в затылок, он спросил:
– Так кто такая эта ваша Джин Гарлоу?
– Вы что, – откликнулась Лиза, – в самом деле ничего о ней не слышали?
– Слышал, наверное, – хмыкнул Левандовский, – но для меня все эти имена – Джин Гарлоу, Глория Свенсон, Мэри Пикфорд – пустой звук. Я их друг от друга не отличаю.
– И это я слышу от мужчины! – изумилась Лиза. – Не знать о Джин Гарлоу! О главной в мире платиновой блондинке! Да когда она умерла в тридцать седьмом году, все газеты об этом писали! Где вы тогда были – полюс покоряли, что ли?
– Нет, полюс покорял Чкалов. Мне не довелось. Но вы-то как будто не платиновая блондинка! Видать, она еще чем-то отличилась?
– Ну да, – кивнула Лиза и добавила, потупясь, как пристыженная гимназистка: – Тем, что никогда не носила белья…
Спустя миг, не успев даже ойкнуть, она трепыхалась в тискавших ее руках, торопливо тащивших добычу с глаз долой в колючие кусты, но все ее помыслы о спасении таяли под градом обсыпавших ее лицо и шею поцелуев, а вместе с ними на нее накатывал горячий дурман, круживший голову до сладкой обморочной слабости, от которой подламывались, вдруг сделавшись ватными, колени. Лизу опалял жар мужского дыхания, горела кожа под облапившими тело жадными ладонями, а изнутри пробивался нестерпимо нараставший, звенящий зуд, и не было сил ни сдержать его, ни замедлить приближение к ожидавшей впереди, разверзшейся голодным зевом чащобе…
Не понимая, почему все вдруг кончилось, Лиза нащупала под собой опору и попыталась утвердиться на подгибающихся ногах. Мир ходил ходуном, грудь, еще помнившая о железной хватке домогавшихся ее рук, едва вбирала в себя воздух. По-прежнему обалдевшая, Лиза обвела вокруг себя взглядом – и укол испуга заставил ее отшатнуться к Левандовскому.
На склоне в тени густых можжевельников лицом вниз лежало тело. Лиза, смутившись своего порыва, в первый момент подумала с неприязнью, что это отсыпается, не дойдя до дому, один из тех господ, которые отдых не считают отдыхом без обильных возлияний. Но его ноги в белых парусиновых брюках были вывернуты столь неестественно, что не составляло труда понять: от этого сна его способен пробудить лишь трубный зов архангела.
Глава 3
Стих оголтелый стрекот цикад, замолкли похоронные стенания раннего оркестриона на набережной – в ушах гремел, больно отдаваясь в черепе и заглушая все звуки, пульс крови. От поверженного на груду выбеленных камней тела веяло такой неподвижностью, будто и оно, и горсть рассыпанных монеток возле его скрюченных пальцев лежали тут от начала времен. Вокруг смыкались, вставая мрачным строем, шершавые, корявые стволы, и казалось, что в мире больше нет ничего живого, кроме одинокого черного жучка, который упорно полз, пытаясь выбраться из лабиринта ажурных теней, по спине мертвеца, обтянутой холстиной дешевого пиджака.
Левандовский, стиснув
