их костокрадами: их дар позволял им воровать наследные права.
Последующие годы она училась под пристальным оком Па премудростям ворожбы. Она могла призывать наследное право из любых отвергнутых костей, хоть у живых, хоть у мертвых, если только их искра продолжала жить для нее.
– Но почему, – спросила она давным-давно, – тысяче богов пришлось умереть?
И Па тогда ответил:
– У всего есть цена, Фу. Особенно у смерти. Даже Фениксам нужен прах, чтобы из него восставать. Ты знаешь, сколько в Саборе чародеев?
Она покачала головой.
– Тысяча, – сказал Па. – Нам же пришлось из чего-то восставать.
Она никогда до конца в это не верила. Никогда, ни разу не ощущала себя богом.
Зато с пламенем, наследным правом королей, завывающим сейчас на ее ладони, она испытала это ощущение.
Она сделала вдох и снова раскрутила язычок до приемлемых размеров, однако покалывание в затылке свидетельствовало о том, что на нее по-прежнему смотрят. Прищуренный взгляд Сокола она, разумеется, уже знала хорошо. Он изначально приглядывался к ней оценивающе.
Принц же смотрел потрясенно. Фу поняла, что его не радует вид божественного огня Фениксов в руках представительницы низшей касты, а еще она видела, что его собственные руки не украшены никакими колдовскими знаками.
Мертвые боги оставили свои могилы как приюты для своих каст, места, где наследные права усиливались настолько, что могли поспорить даже с мощью чародеев. Поверх каждой могилы бога Фениксов в Саборе высился королевский дворец – не столько жилье, сколько демонстрация власти. В пределах его стен любой из потомков Амбры мог в той или иной мере вызывать огонь. Но вне Думосы – вероятно, впервые – принц Жасимир был бессилен.
Она взглянула на Па. Тот снова сдерживал улыбку. Он расставил все точки над «и» четко и внятно: у принца остается его сталь и любимчик Соколенок, а у Ворон остаются его зубы.
Фу бросила зуб в костер. Он будет гореть столько, сколько она пожелает, пока не исчезнет искра. Трупожар вспыхнул с треском, белые языки пламени устремились следом за роем искр. Фу отряхнула руки, отошла на несколько шагов и покосилась на лордиков. Может, теперь они оставят эту свою высокомерную чепуху.
Тавин изучал клюв маски.
– Что тут делает мята?
В ответ Па только свистнул, давая сигнал к выступлению.
– Выдвигаемся, – перевела Негодница лордикам.
Телега утвердительно скрипнула.
Фу отвернулась к костру и стала его рассматривать. Довольно скоро звуки шагов и стоны дерева на дороге стихли в ночи позади пламени.
Ее ладонь зудела, напоминая о щекочущем огне. Зуб оказался таким старым, а искра – такой маленькой. Их хозяин был мертв уже не одно десятилетие, быть может, не одно столетие. И все же на одно короткое мгновение, если бы она позволила, они бы вспыхнули с такой яростью, что озарили бы Сабор
