надрывом закрылась дверь.
Тень факела на стене вздрогнула, дернулась вверх и вернулась на место. В камеру залетели новые запахи. Железо, кожа и как будто дерево. Не подземелье? Впрочем, какая разница…
– Здравствуй… – мужской негромкий голос рассыпался в кладке стен. Как песок. Приветствие далось ему трудно. Лучше молчать. Стоять и молчать. Так честнее.
– Здравствуй… – приглушенный звук женского голоса теплой неторопливой волной поднялся и дотронулся до его сердца и откатился в темные углы камеры.
– Дэнис… – ее имя прозвучало четко, знакомо, щемяще задевая что-то в центре груди.
– Дэнис, я пришел не за прощением. За искуплением.
Молодой человек сделал два шага к ней, доставая из коричневого рукава небольшой пузырек из стекла. Венецианская роскошь. Утроба склянки была заполнена наполовину.
Дэнис молчала. Сплетенные пальцы рук недвижно лежали на остатках оборок платья. Ее взгляд как отблеском огня следовал за его движениями.
– Я проверил его несколько раз. Он действует быстро и мягко. Его готовит брат Ажиль.
–Благодарю, Оливер, – она почувствовала, как Оливер глубже вздохнул. Не за прощением ты пришел… Не лги. Лжи достаточно уже. – Ты не хочешь, чтобы я горела на костре?
– Не хочу, – и голос будто споткнулся, – не хочу. Это нестерпимая боль, это адские муки. Так будет легче… раз ничто уже нельзя изменить.
Дэнис взяла пузырек из его рук. Сама. Он как будто боялся протянуть руку чуть дальше, к ней. Вытащила пробку, осторожно втянула воздух.
– Сильный, – воткнула пробку в горлышко. – Благодарю.
Оливер чувствовал себя связанным. Ряса, как веревками, обвилась вокруг него, сковывая движения, прорастая в тело и опутывая уже внутри его самого.
Она это знала, видела, чувствовала.
Ей не нужны его ответы. Она их тоже знала.
Роковая ошибка. Она ее допустила. Нарушила неписанное правило. Закон.
Оливер был для нее человеком другого мира. Как и она для него. Кто из них терял больше, вступая в эту связь?.. И тот, и другой могли расплатиться жизнью. Причем, в обоих случаях, легкая смерть не улыбалась ни одному из них. Стоила ли тогда эта пресловутая любовь такой жертвы? Да и любовь ли это была, если почти следом пришло предательство? И было ли это предательством, если речь шла о выживании?
– Я ничего не смогу забыть, – хрипло, с усилием Оливер заставил себя говорить. – И не хочу забывать. Это грех, который я буду искупать, но от которого не откажусь.
Дэнис молчала. Ждала. Оливеру нужно было вывернуть себя наизнанку, простить самого себя, при ней. Найти оправдание. Чтобы было не так мучительно.
А за яд – благодарность. Истинная. Он убережет от шага отчаяния – отречения.
– Я буду помнить до конца дней своих… что отдал тебя им. В этот раз отдал, испугался, солгал. Струсил. Мог, мог… – с Оливера как слетели его путы. В черных глазах загорелись отражения факелов, голос обрел силу. – Мог укрыть, увезти,
