стволов. Распухшее посиневшее лицо представляло театральную смеющуюся маску. Кора и земля вокруг были обагрены запекшейся кровью.
«Человек, который смеется, – Ромке невольно вспомнилось название книги французского классика. – Наверное, вот так же проклятые компрачикосы уродовали детей, потом продавали их для забавы знатным вельможам».
– Смотрите, пацаны, и запоминайте! Будет за что спросить с этих выродков! Как только земля их носит? – сказал старший прапорщик Стефаныч, с трудом с помощью контрактника Кныша освобождая убитого из тисков и бережно опуская на землю.
– Кныш, посмотри, может документы какие есть.
«Вэвэшник», стараясь не дышать, стал обыскивать труп. Вдруг он замер, посерел весь и заорал:
– Ложись!!!
Все, кто был на поляне, в панике бросились врассыпную; кто упал как подрубленный на месте, вжимаясь всем телом в спасительницу землю-матушку, кто рванул в глубь рощи. Ромка Самурский ничком плюхнулся за ствол ближайшего дерева, пребольно столнувшись с Эдиком Пашутиным. Тот, коротко охнув, отполз дальше. Роман же прильнул щекой к холодной земле, уткнулся носом в шуршащие листья. От смятых ржавых листьев исходил душистый аромат прошедшего лета. Но в данную минуту рядовому было не до ароматов. Зажав уши, зажмурив глаза и прикрыв голову автоматом, в напряжении ждал взрыва. Слышалось лишь рядом чье-то прерывистое сопение, ритмичное тиканье часов на руке и шорох прочь ползущих тел.
«Сейчас рванет! Сейчас рванет! Вот-вот, сейчас!», – думал солдат, стиснув до боли челюсти. Сердце бешено отбивало секунды. Прошло около минуты. Взрыва не последовало.
– Кныш! – негромко позвал Стефаныч, осторожно повернув голову, ища глазами старшего сержанта.
– Феня, – отозвался в ответ глухо Кныш. – В кармане.
– Может, показалось?
– Что я «эфку» от фиги не отличу? Бля, буду. Вот те крест!
– Думаешь, ловуха?
– Хер ее знает! Всякое может быть! Скорее да! Ты что, чичей не знаешь?
– Не рванула. Может, с чекой?
– Может и с чекой!
– В каком кармане-то?
– Кажется, в левом.
– Кажется или все-таки в левом?
– Погоди… Да! Да, в левом.
Стефаныч заворочался за деревом, отложил в сторону «калаш», стал, кряхтя, стаскивать с себя, набитую под завязку «разгрузку».
– Стефаныч!
– Чего, родимый?
– Ты что, ошалел? Ты че удумал?
– А ты что предлагаешь? Отлеживаться до второго пришествия Христа? Не могу себе позволить такого удовольствия! Земля дюже сырая, а у меня, сам знаешь, хронический радикулит. Если прострелит, тогда мне, считай, шандец!
– Я сам!
– Нет уж, опоздал, дорогуша, старый конь борозды не испортит! В левом, говоришь? В левом… Пацаны! Отпозли все назад! Морды свои наглые в землю!
