трое. А вас?
– Один – ко мне, остальным не двигаться.
– Один иду, – сказал Плужников. – Не стреляйте.
Растопырив руки, чтобы не наткнуться в темноте, он ушел в черную глубину подвала.
– Жрать хочу, – шепотом признался Сальников. – Супцу бы сейчас.
Денищик достал плитку шоколада, отломил четвертую часть:
– Держи.
– Откуда взял?
– Одолжил, – усмехнулся пограничник.
– То-то несладкий он.
Вернулся Плужников. Сказал тихо:
– Политрук из 455-го полка. Ноги у него перебиты, вторые сутки лежит.
– Один?
– Товарища вчера убило. Говорит, над ним – дыра на первый этаж. А там к нашим пробраться можно. Только рассвета ждать придется: темно очень.
– Обождем. Пожуй, лейтенант.
– Шоколад, что ли? А политруку?
– Есть и политруку.
– Пошли. Сальников, останешься наблюдать.
У противоположной стены лежал человек, они определили его по прерывистому дыханию и тяжелому запаху крови. Присели рядом. Плужников рассказал, как дрались в костеле, как ушли оттуда, нарвались на немцев и отлеживались потом в каменном отсеке.
– Отлеживались, значит? Молодцы, ребята: кто-то воюет, а мы – отлежимся.
Политрук говорил с трудом. Дыхание было коротким, и у него уже не было сил вздохнуть полной грудью.
– Ну и перебили бы нас там, – сказал Плужников. – Пара гранат, и все дела.
– Гранат испугался?
– Глупо погибать неохота.
– Глупо? Если убил хоть одного, смерть уже оправдана. Нас двести миллионов. Двести! Глупо, когда никого не убил.
– Там очень невыгодная позиция.
– Позиция… У нас одна позиция: не давать им покоя. Чтоб стрелял каждый камень. Знаешь, что они по радио нам кричат?
– Слыхали.
– Слыхали, да не анализировали. Сначала они просто предлагали сдаваться. Запугивали: «Сметем с лица земли». Потом: «Стреляйте комиссаров и коммунистов и переходите к нам». А вчера вечером – новая песня: «Доблестные защитники крепости». Обещают райскую жизнь всем, кто сложит оружие, даже комиссарам и коммунистам. Почему их агитация повернулась на сто восемьдесят градусов? Потому что мы стреляем. Стреляем, а не отлеживаемся.
– Ну, мы сдаваться не собираемся, – сказал Денищик.
– Верю. Верю, потому и говорю. Задача одна: уничтожать живую силу. Очень простая задача.
Политрук говорил что-то еще, а Плужников опять плыл в лодке, и опять через борт плескалась вода, и опять он пил эту воду и никак не мог напиться. И опять на корме сидела Валя в таком ослепительном платье, что у Плужникова слезились глаза. И наверно, поэтому он не смеялся во сне…
Растолкали его, когда рассвело, и он сразу увидел политрука: невероятно худого, заросшего щетиной, среди которой все время двигались искусанные в кровь тонкие
