собой высшую справедливость этого века,
Снова заставил цвести нашу веру и нашу страну.
Просвещенная божественным вдохновением, его всезнающая душа творит новые,
Причудливые образы, создавая поэзию и здравомыслие нашей страны.
Все свои помыслы и все старания направляет он на восстановление миропорядка,
Считая, что такие необходимые вещи, как война, происходят по воле Всевышнего»
Султан Селим против воли своей был растроган – поэта Талиба, шейха ложи близкого ему по духу ордена Мевлеви, он считал одним из самых близких своих друзей.
– Вы любите поэзию, месье Алет, – воскликнул юный принц, – я тоже люблю стихи! А пишите ли вы их сами?
– Ваше высочество, мои стихи не сравнятся со стихами Талиба, и я никогда не сумел бы найти столь возвышенных слов для описания деяний нашего повелителя
Махмуд перевел восторженный взгляд на Селима.
– Ваше величество, мой кузен! – воскликнул он. – Дозвольте мне помогать вам во всех ваших начинаниях!
Султан Селим не сумел удержать улыбки.
– Твое время еще придет, шехзаде Махмуд. Поблагодари месье за рассказ о Европе и прочитанные им стихи, а потом можешь идти к себе.
Принц церемонно произнес:
– Благодарю вас, месье, – он весело тряхнул головой, – вы рассказываете все гораздо интересней, чем мои учителя.
Поклонившись султану и приветливо кивнув Алету, шехзаде Махмуд удалился. Алет-эфенди продолжал неподвижно стоять, почтительно опустив глаза, ибо придворный этикет не дозволял ему смотреть на султана.
– Садитесь, месье, – сказал наконец Селим, – и расскажите, как вы познакомились с Ратибом.
Опустившись на подушки у изножья трона, Алет почтительно ответил:
– Ваше величество, я работал носильщиком у армянского купца Серпо, и однажды меня увидел Ратиб-эфенди, имевший дела с купцом. Он поговорил со мной и решил принять к себе на службу. Все, что мне было поручено, я старался выполнять добросовестно.
– Кто ваш отец, месье?
– Ваше величество, мой отец был крымским кадием. Он дал мне образование, желая, чтобы я пошел по его стопам, но я понял, что Аллах не дал мне призвания находить в хадисах истину. Я оказался плохим сыном, ваше величество.
– Неповиновение отцу – тяжкий грех, эфенди, – громко произнес султан на фарси и сурово сдвинул брови.
– Да, повелитель, – Алет-эфенди покорно склонил голову, – за этот грех я понес наказание, к которому меня приговорил суд шариата.
Селим успел заметить блеснувшую в его глазах насмешку. Чуть помедлив, он холодно кивнул:
– Говори, эфенди, что хотел сказать.
– Повелитель, – начал Алет-эфенди, – мне хорошо даются языки, и покойный Ратиб-эфенди обратил на это внимание. Он не раз оказывал
