знаком с книгами Баграмяна и Овсепа Эмина, хотя в голове у него, конечно, мешанина. Однако хочу тебе напомнить, что книги Баграмяна и Шаамиряна вызвали гнев Святейшего Симона Ереванци, который повелел сжечь все имевшиеся экземпляры. Каким же образом они сохранились в библиотеке Эчмиадзина, чтобы смущать юные умы?
В голосе архиепископа не слышалось гнева, лишь звучала легкая насмешка, поэтому Ваан улыбнулся.
– Прошло полвека, Србазан хайр, о гневе Святейшего Симеона уже мало кто помнит. К тому же юноша обнаружил эти книги не в нашей библиотеке, он читал их у себя дома. Его отец Багдасар, сын тер Микаэла, получил образование в Европе и в течение жизни собрал огромную библиотеку. Я писал ему о смятении мыслей в голове его сына. Багдасар ответил мне, что его сын – юноша здравомыслящий и не станет упорствовать в своих заблуждениях, но должен сам отличить истину от лжи. Я согласился с ним, поэтому позволил мальчику свободно высказать свои мысли в трактате.
Тон и взгляд вардапета показывали, что он испытывает к юноше Гайку глубокую симпатию. Нерсес устало вздохнул и кивнул:
– Хорошо, это остается на твое усмотрение, вардапет Ваан, тебе лучше знать твоих учеников. Я уже почти склонился к мысли отправить в Тебриз Назарета, сына архитектора из Смирны, но все же завтра побеседую с каждым из этих юношей отдельно. Тогда окончательно приму решение.
Поднявшись, Ваан склонил голову и, получив благословение, вышел. Оставшись один, Нерсес вновь обратился к черновикам Джамбра, но работать ему расхотелось. Странные мысли мелькали в его голове.
«Этот юноша, сын Анаит, мог бы быть и моим сыном. Я сам образовывал бы его, направлял его мысли, поправлял бы ошибки»
Поморщившись от столь нелепого предположения, архиепископ поднялся, чтобы идти в церковь – пришло время службы часа покоя. В церкви, стоя на коленях, он молил Бога дать покой и мир его отягощенной грехами душе, а после службы, несмотря на сильную усталость, отправился навестить своего бывшего наставника епископа Галуста.
Столь поздний час не был помехой для визита – старик плохо спал и мог неподвижно просидеть всю ночь, раскачиваясь из стороны в сторону. Ему уже минуло девяносто, от его прежней полноты не осталось и следа, но тело еще было крепким, хотя память ослабла, и мысли постоянно путались. За епископом, как и за несколькими другими жившими в монастыре старцами, по очереди присматривали ученики и послушники – кормили, обмывали, водили на прогулку и в отхожее место, читали книги. Нерсес, приезжая в монастырь, из-за недостатка времени успевал забежать к Галусту всего на одну-две минуты, и теперь при мысли об этом его внезапно охватил жгучий стыд.
«Разве не первейший долг мой перед Богом, не отговариваясь занятостью, вернуть духовному отцу моему хотя бы то время, что он, не скупясь, дарил мне в дни моей молодости?»
Когда архиепископ вошел, молодой послушник, только что умывший и накормивший старика, пытался уложить его спать, но Галуст,
