>Сказки рассказывают не только детишкам, но и взрослым. Разница в том, что взрослых не спрашивают, какую сказку им рассказать перед сном. Какие-то дяди и тети, считающие себя еще более взрослыми лишь потому, что живут внутри телевизора, а не снаружи, решают это сами. Но основной принцип остается тот же: добрую сказку рассказывают, чтобы убаюкать, страшную – чтобы напугать. В зависимости от текущего состояния экономики и общественного сознания.
Взрослые такие сказки обреченно слушают, но не любят. Им, как и малым детям, хочется чего-нибудь неведомого, чудесного. То есть, экзотики. И желательно не из компетентных источников, а от очевидцев. Но очевидцы, как правило, народ скрытный. В отличие от телевизора, их нужно разговорить.
При этом доподлинно известно, что девяносто процентов залежей мировой экзотики находится в морях, океанах и узкой полосе прилегающих территорий, и лишь десять процентов остается на горы, пустыни, массажные салоны и банковские счета. Вот и спросите моряка – пусть расскажет!
Только не просто так: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал! Давай маханем по сотке, а потом расскажи чего-нибудь!». А то он начнет бубнить что-то маловразумительное про вахты шесть через шесть, про качку с амплитудой тридцать градусов за пять секунд, про аэропорт «Шереметьево», прилетев в который с контракта, сразу осознаешь, что совершенно напрасно полгода скучал по родине. Побубнит-побубнит, а потом, вообще, замолчит на полуслове и набычится. И уже ни слова не вытянешь, хоть пинай его в печень горнолыжным ботинком.
Нет, вы уж потерпите до третьей. Перед тем, как третью стопку приговорить, он возденет глаза к потолку и беззвучно зашевелит губами, потому что пить вслух с береговыми за тех, кто в море, это все равно, что с политиками за тех, кто на пенсии. Тосты активно произносятся, но гармонии не возникает. Так вот, не упустите момент и попытайтесь эту гармонию создать. Без пафоса, без восклицательных знаков, тихо, душевно: «Давай-ка, старик, за тех, кто в море». А как хлопнет и выдохнет, так же тихо и доверительно: «А что, правду говорят, что Баб-эль-Мандебский пролив в честь Бабэльмандеба назвали?»
Тут у него глаза загорятся, наполнятся живым интересом к вам, столу и чужой жене напротив. И в ответ небрежно: «Да что там Баб-эль-Мандеб, старик! Вот шли мы как-то через пролив Дрейка, с Амазонки в Китай с сушеными обезьяньими деснами инбалк1…»
Интригует? Еще как! И главное, сказал бы, что в Штаты или в Европу, сразу бы возникли вопросы, сомнения, недоверие. Действительно, а на кой черт тем же европейцам обезьяньи десны? Улыбаться ими, что ли? А в Китай – тут без дискуссий. Страна загадочная, умом непонятная – им надо.
И все – понеслось: внимайте, впитывайте, изумляйтесь. Он вам такого расскажет, такого вотрет, такого навешает! Но самое удивительное, что четыре пятых всех этих абсолютно невероятных историй – чистая правда, и события, которые не вместились бы и в две обычные человеческие жизни, в море происходят в течение одного рейса. Да и оставшаяся пятая часть – вовсе не ложь, а сказки. Сказки для взрослых про неведомое и чудесное.
Так что давайте. За тех, кто в море.
Им и посвящается. Живым и мертвым.
Часть первая. Волшебная лампа Хасана
1
Когда Басаева подняли наверх, он уже не дышал. Арабы осторожно положили его на серый лист фанеры и отступили в сторону. Над Басаевым склонился Дядечка и трясущимися руками стал прилаживать к обрамленным усами и бородой посиневшим губам кислородную маску.
Рядом надсадно кашлял Хаттаб. С ним возились недолго, минут пять. А может, всего минуту: кто там на часы смотрел? Навалились, намяли грудь, накачали кислородом, и он очухался, захлопал мутными глазами. Хаттаба укрыли одеялами и оставили на попечение Абдуллы. Теперь таким же способом пытались оживить Басаева.
Арабы стайкой перепуганных птиц расселись по ограждениям, со страхом и любопытством поглядывая то на худенькое, бледное тело товарища, то на Яхью, который что-то шептал, повернувшись к солнцу.
А солнце падало, стремительно и почти вертикально падало в море, день уходил, и вместе с ним уходил Басаев, и был этот Басаев совсем не тот, которого не жалко, и, в отличие от того, никак не хотел воскресать.
Боцман Валера взгромоздился на Басаева верхом, его плечи мерно вздымались и опускались. Суровое лицо Шварценеггера с актуально-оптимистичным тезисом: «I’ll be back» на его рабочей майке быстро темнело, напитывалось потом. Справа примостился Дядечка. Одной рукой он прижимал к лицу Басаева кислородную маску, другой давил резиновую грушу. Слева на корточках сидел Колька. Сначала он поддерживал Басаева за спину и запрокидывал его голову назад, пока кто-то не догадался принести с кормы спасательный круг. Круг подсунули под плечи, и теперь Колька просто сидел рядом, монотонно повторяя: «Валера, давай сменю… Валера, давай сменю…» А боцман,
in bulk (англ) – груз навалом
